Громославский… Одновременно от него и неприятность, и радость. Если начать со второго, то Шолохов заприметил одну из четырех его дочерей — смуглянку, учительницу местной школы. О ее познаниях ходила хорошая слава. Еще бы: закончила епархиальное училище в самой Усть-Медведицкой. Это почти что город (и станет таковым через недолгое время с поименованием в честь писателя Серафимовича, будущего наставника и даже друга Шолохова). А как же красива учительница! Он примерил для нее имя от себя: Маруся-Марусенок. Ей, когда сдружились, понравилось.
Но вот с ее отцом не совсем ладно — под подозрением у окружного начальства, которое выловило в одном из отчетов Шолохова ошибку в подсчетах посевной площади в пользу обреченных на голод. И последовало жесткое предупреждение: «Громославскому доверяй, но проверяй!»
Такое недоверие не случайно. За Громославским тянулось недоверие «по политике» со времен Гражданской войны, о чем будет рассказано ниже.
Стремительно пролетал первый месяц службы. Летом — передышка… Жить теперь можно с оглядкой по сторонам. Зачастил он к Громославским. Смородинные чаи гоняли со стариком и его сыном при пригляде дочерей. Что скрывать, разве гостю возможно быть равнодушным в девичьем обществе.
Его поразило истовое служение этой семьи православной вере. Отец, несмотря на революционное безбожие по всей стране, пошел в псаломщики — характер! Сын еще до революции посвятил себя таковому призванию. То-то и Мария заканчивала епархиальное училище.
Старики стали догадываться, что начальничек зачастил к ним не только для служебных разговоров или скучая по домашнему уюту. И Мария, только гость на порог, меняется в лице и поведении. Кто-то пошутил: уж не женишок ли? Вспыхнули оба и этим все ответствовали. Но будущий тесть не одобрил выбора дочери. Кто этот Шолохов для станицы? Ни кола, ни двора. Впрочем, начитанности своего начальника и, похоже, скорого зятька Громославский был рад — сам слыл среди казаков знатным грамотеем.
Осень — время хлеб убирать. Каким же быть налогу в окончательном начислении на каждую душу?
В эти дни произошло непостижимое. И непоправимое. Один горячий казачок попался на шибко большом обмане — занизил вдвое свой показатель для начисления налога. Шолохов за тетрадку с ведомостью — исправлять. Казак в гневе за железный крюк — заехал за борозду, как говорят в таких случаях на Дону. Шолохов навстречь: челюсть у того в хруст. Казак с жалобой к судье — он дело в ревтрибунал. Двое суток сидел Шолохов в «темной». Нечто подобное появится в «Поднятой целине», когда Давыдову достанется шкворнем в столкновении с одним негодующим казаком.
Говорили, что отец Шолохова пошел на хитрость — уменьшил на год дату рождения сына: несовершеннолетний приговору не подлежит!
Но с карьерой красного налоговика пришлось попрощаться. Сохранился документ: «Шолохов Михаил Александрович — станичный налоговый инспектор, отстранен от занимаемой должности. Приказ № 45 от 31 августа 1922 года. Причина — нахождение под следствием за преступление по должности».
Он никогда в речах или статьях не вспоминал этого инородного для своей анкеты факта. Лишь один раз прорвалось в автобиографии: «В 1922 году был осужден, будучи продкомиссаром, за превышение власти: 1 год условно».
Теперь — свободен. Теперь можно домой, в Каргинскую, к родителям.
Маруся-Марусенок предчувствовала, что прощались не навсегда. Понимала и то, что ее суженый втайне от всех уезжает на свой хутор не хозяйство заводить для будущей землеробской жизни. Уж больно часто в последнее время в их разговорах говорилось про писательство. Изящная словесность средь казаков?! Кому другому даже намеки на такое занятие показались бы блажью — это-то на хуторе и у того, кому едва за семнадцать перевалило.
Дополнение. Петр Яковлевич Громославский, будущий шолоховский тесть, до революции был станичным атаманом. Значительный чин и многохлопотные заботы-обязанности! Дважды от его атаманства случалась беда для него самого и для семьи. В 1919-м белые приговорили его к каторге — восемь лет! — за то, что со старшим сыном вступил в красную дружину. Спасение пришло от красных — вызволили из застенков. Однако же совсем скоро прикомандированный к станице красный комиссар Малкин внес его в список для расстрела — атаман-де. Это московская директива о расказачивании приказывала атаманов первыми пускать «в расход». Случайность спасла. Малкин, который определился на постой к Громославским, не сразу разобрался в смертном списке, хотя фамилия хозяина стояла первой. Когда же разобрался и отдал приказ схватить, станичные коммунисты заступились. Шолохов спустя годы выпишет этого изверга в «Тихом Доне» и даже познакомится с ним.