— Ваня, это же безобразие! — воскликнул Кудашов. — Почему ты втихую ушел из гостиницы? Миша волнуется. Меня и Петра ругает на чем свет стоит: «Почему вы допустили, что Вани нет? Может быть, его уже схватили?» Пошли скорее назад.
В ресторане на Погорелова обрушился с упреками Михаил. Иван, беззащитно улыбаясь, сказал:
— Миша, за что ты меня ругаешь? После всего, что было сегодня, мне захотелось побыть одному. Я вдруг почувствовал, что могу заплакать. Но как я могу плакать на людях? Я ж орденоносец, ёшкин кот!
Михаил засмеялся, обнял Ивана, поцеловал.
23 ноября Сталин вызвал Ежова и сообщил, что за допущенные им грубые ошибки, а также гомосексуальные связи с использованием служебного положения он снят с поста наркома внутренних дел. За два дня до этого жена Ежова, Евгения Соломоновна, приняла большую дозу люминала и скончалась. Но Ежову, видно, это уже не помогло… 24 ноября он был назначен главой Наркомата водного транспорта, где в качестве заместителя его уже ждал старый приятель Евдокимов. В 1940 году они оба были расстреляны.
Сложили свои головы Ягода, Агранов, Меньшиков, Шацкий, Овчинников, Шарапов, Гречухин, Коган, Щавелев, Григорьев… Бесславно сгинули Авербах, Киршон, Гроссман-Рощин, Родов, Лелевич, Вардин, Тарасов-Родионов, Горбачев… Пало на них сотворенное ими великое беззаконие…
11 декабря 1939 года Михаил написал Сталину письмо:
«Дорогой т. Сталин!
24 мая 1936 г. я был у Вас на даче. Если помните, — Вы дали мне тогда бутылку коньяку. Жена отобрала ее у меня и твердо заявила: «Это — память, и пить нельзя!» Я потратил на уговоры уйму времени и красноречия. Я говорил, что бутылку могут случайно разбить, что содержимое ее со временем прокиснет, чего только не говорил! С отвратительным упрямством, присущим, вероятно, всем женщинам, — она твердила: «Нет! Нет и нет!» В конце концов я ее, жену, все же уломал: договорились распить эту бутылку, когда кончу «Тихий Дон».
На протяжении этих трех лет, в трудные минуты жизни (а их, как и у каждого человека, было немало), я не раз покушался на целостность Вашего подарка. Все мои попытки жена отбивала яростно и методично. На днях, после тринадцатилетней работы, я кончаю «Тихий Дон». А так как это совпадает с днем Вашего рождения, то я подожду до 21-го, и тогда, перед тем как выпить, — пожелаю Вам того, что желает старик из приложенной к письму статейки. Посылаю ее Вам, потому что не знаю, — напечатает ли ее «Правда».
Ваш М. Шолохов.
Вешенская 11.XII. 39».
Старик из этой статьи желал Сталину побольше здоровья и еще прожить на белом свете столько, сколько прожил. Статья называлась «О простом слове». В ней рассказывалось о двух телеграммах Сталина, присланных в ответ на просьбу Михаила помочь хлебом пухнущим от голода колхозникам Верхнего Дона (правда, вместо себя Шолохов из скромности выставил некую «группу партийных работников»), и о том, как в одном из колхозов, на собрании, председатель предложил утвердить длинную резолюцию, в которой, по обычаю того времени, пространно и немного выспренно говорилось о том, как собрание благодарит товарища Сталина за оказанную помощь и какие обязательства оно на себя берет. Но тут выступил старый колхозный кузнец и сказал:
— Ничего этого не надо. Надо написать Сталину одно словечко — «спасибо». Он все поймет…
Именно такая резолюция — «Спасибо товарищу Сталину» — была принята большинством собрания вместо многословной председательской.
А дальше Михаил писал, как бы продолжая тот спор, что начался между ним и Сталиным 24 мая 1936 года: «Народ любит своего вождя, своего Сталина, простой и мужественной любовью и хочет слышать о нем слова такие же простые и мужественные. Но мне кажется, некоторые из тех, кто привычной рукой пишет резолюции и статьи, иногда забывают, говоря о Сталине, что можно благодарить без многословия, любить без частых упоминаний об этом и оценивать деятельность великого человека, не злоупотребляя эпитетами».