Зашло солнце, тень легла на болото, на неподвижное лицо Тагу, мир погрузился во мрак и тишину.
Синту
1
Синту видела сквозь щелку в двери, как Чонти на балконе снял с гвоздя саблю и копье, вышел во двор и быстро зашагал по тропинке. Девушка так смотрела, будто хотела остановить его, но он не оглянулся. И вот Синту стоит, опершись голым плечом о косяк двери, и задумчиво глядит вслед Чонти…
«Зря ты сердишься на меня, дорогой! Не виновата я. Не могла же я запретить господину смотреть на меня! Он господин, а я его раба… Какая сила сковала меня? Почему отпустила я Чонти, не побежала за ним? Но я знаю его: стоит ему переступить через порог, как он перестанет сердиться… Да, я знаю его сердце — стоит ему переступить через порог, и он тут же забудет обо всем!..»
Смотрит Синту на дорогу, по которой ушел Чонти. Далеко-далеко убегает она и пропадает в знойном мареве. Щурит Синту свои большие глаза, и снова видится ей Чонти. На нем короткая, ладно пригнанная чоха и мягкие сапоги. Через плечо перекинута сложенная вдвое бурка, за поясом — сабля и широкий меч, в руке на весу — копье. Все дальше и дальше уходит он своим упругим, размеренным шагом.
Обширный двор перед господским дворцом пуст. Дрожит и тускло мерцает отяжелевший от зноя воздух. И хотя Чонти давно уже скрылся, из глубины амбара, из винного погреба, из пекарни и конюшни, из виноградника и огорода смотрят на тропу десятки глаз: выдержит ли Синту? Когда девушка показалась в темном прозоре открытой двери, все взоры тотчас же обратились к ней.
«Я должна была догнать его! Я же ни в чем перед ним не виновата: разве закажешь господину глядеть на меня, на то он и господин! Я должна нагнать Чонти! Сбор воинов назначен возле шатра Арзакана…»
Девушка перешагнула через высокий порог, подол платья поднялся к колену и вновь скользнул вниз.
Синту идет по двору. Люди следят за ней. Вот она поравнялась с дворцом, который высится посреди пустынного двора, гордо вздымая вверх крытую сверкающей черепицей кровлю. Синту бросила быстрый взгляд туда, где в густой тени ореховых деревьев находилось окно Сесирква Липартиани, ее господина. Тяжелый занавес закрывал окно, Сесирква еще ранним утром отправился к месту сбора воинов. И Чонти ушел туда, он всегда сопровождает господина в походах. Если бы не десятки следящих за нею глаз… Ну и пусть смотрят, пусть думают о ней, что угодно!..
Синту уже бежит, она изо всех сил спешит к шатру Арзакана. Юноши, увидев ее, восхищенно переглянулись, мужчины подкрутили усы, старики заулыбались, а женщины с завистью вздохнули.
2
К полудню зной усилился. Небо дышало жаром, как раскаленная сковородка. Синту выбежала на пологий берег Техуры и с разбегу остановилась. Речка была полна лошадей, они понуро стояли в воде. На другом берегу, в лощине, вокруг шатра Арзакана лежали вповалку обессилевшие от зноя воины.
«И Чонти там, — перед ее глазами возникло сердитое лицо Чонти. — Я всего только улыбнулась господину! А что мне было делать? Я же раба его, а он господин мой!»
Синту, не раздумывая, кинулась в воду. Обычно холодная Техура была насквозь, до самого дна, прогрета солнцем. Выйдя на другой берег. Синту побежала к возвышающемуся шатру Арзакана. Ее босые ноги оставляли влажные следы на раскаленной, пересохшей от зноя земле. Воины, видимо, заметили девушку, один из них приподнялся и стал глядеть в ее сторону, прикрывая рукою глаза от солнца. Синту тотчас же узнала Чонти и остановилась…
А вослед Синту, не видевший сейчас ничего, кроме вставшего ей навстречу Чонти, мчался от реки табун взбесившихся от жары лошадей. И тотчас же, словно по чьему-то неведомому знаку, стремительно выбрались на берег и помчались за ними стоявшие в Техуре кони. Какое-то безумие гнало их вперед, и они плотным табуном неслись прямо на Синту. Взметенная тысячами копыт, поднялась и повисла в воздухе тяжелой завесой туча пыли. Казалось, спастись от надвигающейся беды было невозможно. На миг Синту оглянулась и побежала. С угрожающей быстротой настигал ее топот копыт — звук преследующей ее смерти. Все ближе и ближе… Вдруг чья-то сильная рука подхватила девушку с земли и подняла на коня.
— Синту, — услышала она. — Сумасшедшая!..
— Думаешь, я струсила! — Она рассмеялась так, словно ничего не случилось, словно он только что не спас ее от смерти. Девушка посмотрела на него, и глаза ее засветились.
— Чертовка!
— Ты больше не сердишься на меня, правда? — Синту обхватила руками его шею. — Если бы кони затоптали меня, на кого бы ты тогда сердился? Не было бы с тобой Синту…
— Замолчи!
Бешено мчавшийся табун настиг их, захлестнул, увлек за собой. Чонти сильно натянул одной рукой повод, удерживая своего коня в повиновении, а другой обнимал стан Синту.
— Ну, скажи, на кого бы ты тогда сердился, Чонти? — повторила девушка. — Ну, перестань же хмуриться, слышишь! Не то… — Она огляделась: вокруг лавина обезумевших коней… — …не то я уйду от тебя — не удержишь!
Синту ухватилась за гриву бежавшей рядом вороной кобылы и птицей взлетела ей на спину.
— Синту! — крикнул Чонти.
— Синту ничего не боится! — Девушка повернулась к нему, глаза ее сверкнули. — Ничего и никого, кроме тебя…
Синту знала, как трудно вывести Чонти из равновесия, и потому, бывало, не раз она одним прыжком вскакивала на дикого, необъезженного коня и, прильнув к его гриве, отдавалась буйному бегу. А потом ухватится руками за ветвь дерева и повиснет на ней, раскачиваясь и с улыбкой глядя, как летит дальше конь уже без седока. Или же спрыгнет на скаку с коня, перекувырнется раза два по земле и усядется, довольная…
Чонти обычно спокойно наблюдал за всем этим. Он был из тех людей, мужественных и суровых, которые прячут свои чувства от чужих глаз, говорят мало и сдержанно, а больше молчат, горячи и вспыльчивы, но умеют сдерживать себя. И девушка, так и не добившись, чтобы на лице Чонти появился страх за нее, растерянность или волнение, нередко убегала куда-нибудь, где ее не могла видеть ни одна живая душа, и в слезах отводила душу.
То же странное чувство отчаянного озорства владело девушкой и сейчас. Она крепко вцепилась в гриву кобылы; длинные косы Синту развевались по ветру, босые ноги сжимали конские бока. Пригнувшись к шее вороной, Синту, казалось, не замечала мчавшихся рядом коней, этой вздыбленной лоснящейся лавины, не слышала их храпа и фырканья. Она хотела лишь одного — уйти от Чонти. Но сделать это теперь было не так просто. Неожиданно часть табуна свернула в сторону, вторая — в другую. Только кони Синту и Чонти мчались вперед.
— Не догонишь! — крикнула Синту, торжествуя.
Эх, если бы ей удалось смутить спокойствие Чонти! Она летела не оглядываясь, подгоняла свою кабардинку-трехлетку, высокую, тонконогую, горячую и злую.
«Сбросит, непременно сбросит!» — говорил себе Чонти. Поняв, что не сможет догнать Синту, он направил коня наперерез ей.
Пыль, поднятая табуном, скрыла долину, встала до самого неба, в десяти шагах ничего не было видно. Чонти потерял Синту из виду и скакал наугад. Внезапно в перестуке копыт послышался новый звук, чем-то неуловимо отличимый от других. Чонти тотчас же догадался: это иноходец его господина!..
И когда кобыла вынесла Синту из-за завесы пыли, две руки одновременно с двух сторон схватили гриву вороной. Ринулась вперед кабардинка, взвилась на дыбы, но напрасно: сильные руки держали ее. Тогда она злобно заржала, остановилась. Разгоряченная скачкой, Синту удивленно оглядывала своих спасителей. Сесирква Липартиани и Чонти, словно литые, сидели в седлах по обе стороны от нее. Они тяжело дышали, повернув к девушке взволнованные, раскрасневшиеся лица. Смущение связывало их незримыми узами и даже придавало им неуловимое сходство. Для Синту они были схожи сейчас, несмотря на то, что на одном были богатые доспехи и драгоценное оружие, а другого облегала заношенная чоха, через плечо висела простая сабля, на поясе — кинжал без насечки и украшений.