260
"Комедия славы"
Артур и все его добро благополучно пережили революцию. Снова его жизнь вступила в прежнюю колею: утром рукописи, перед обедом флейта, обед в "Английском дворе", затем - чтение газет, прогулки с пуделем и т.д. и т.п. Но "Каспар Хаузер" философии вышел из темницы на свет, а все еще оставался неузнанным, хотя час его славы был уже близок. Еще в марте 1844 года появилось второе издание "Мира как воли и представления", исправленное и расширенное главным образом за счет впервые изданного второго тома. Издатель сначала сопротивлялся переизданию, а затем уступил; Шопенгауэр же отказался от гонорара. В предисловии он писал, что передает свой труд теперь уже в завершенном виде не современникам или соотечественникам, а всему человечеству. Но "тупость" мира еще не была преодолена.
В 1845 году в "Иенской литературной газете" появилась снисходительная по тону рецензия, в которой этот труд рассматривался как некий переход от Канта к Фихте. Никто по-прежнему не замечал, что с учения Шопенгауэра начинается новая эра в философии. Когда в 1845 году Шопенгауэр поинтересовался остатком тиража, Брокгауз сообщил ему, что издание этой книги - самая плохая его сделка.
Новейший биограф Шопенгауэра Рудигер Сафрански утверждает, что слава Шопенгауэра как гениального философа родилась в Англии в апреле 1853 года, когда ему было уже 64 года. Тогда в "Вестминстер форин квортерли" появилась статья о никому не известном немецком "Каспаре Хаузере", который своей судьбой подтвердил акустический закон: звук орудийного выстрела достигает слуха отнюдь не сразу; потребовалось сорок лет, чтобы его услышали. Шопенгауэр об этой статье выразился насмешливо: "Комедия славы". И заключил: "Нил достиг Каира". Статья была перепечатана усилиями его поклонника Дж. Оксенфорда в немецкой газете "Фоссишер цайт", и "только после этого имя Шопенгауэра получило известность на родине" (124. С. 17). Однако это не совсем так.
Известность Шопенгауэра в Германии росла независимо от этого случая, постепенно и стихийно, хотя статья в "Фоссишер цайт" действительно в одночасье сделала имя Шопенгауэра знаменитым во Франкфурте. Уже с начала 40-х годов Артур стал получать знаки поддержки. Появились поклонники и ученики - "апостолы" и "евангелисты", которые именовались так не только в шутку. Самый старый из них, Фридрих Доргут - юрист из Варшавы, открыл для се
261
бя Шопенгауэра уже в конце 30-х годов и стал истовым приверженцем его учения. Юлий Фрауэнштедт учился философии в Берлине, в годы учения вообще о Шопенгауэре не слышал и узнал о "Мире как воле и представлении" случайно. В 1841 году в "Галлише ярбюхер" он опубликовал свой панегирик: Ю. Фрауэнштедт утверждал, что Шопенгауэр - единственный среди современных философов, кто разработал чистую, глубокую и остроумную философию; на него никто не обращает внимания, это свидетельствует лишь о том, что ей принадлежит будущее.
Второе издание труда обогатило Шопенгауэра еще двумя учениками, которых он особенно полюбил. Это были Иоганн Август Беккер и Адам фон Досс. Оба были не философами, а юристами. Первый из них, майнцский адвокат, обратился к Шопенгауэру в 1844 году с письмом и обнаружил столь близкое знакомство с его трудами, что Шопенгауэр был потрясен. Беккер делился с ним не только своими сомнениями, связанными с учением, но выражал недовольство состоянием посткантовской философии, что весьма импонировало Учителю. Беккер был единственным человеком, ради кого Шопенгауэр покинул Франкфурт: однажды прекрасным летним днем он отправился железной дорогой в Майнц, к нему в гости.
Еще более трогательным был Адам Досс. Прочитав "Мир как воля и представление", он совершил в 1849 году паломничество во Франкфурт. Шопенгауэр принял его и был очарован его энтузиазмом. Он прозвал его своим "апостолом Иоанном" и, желая "подогреть" активность своей пока еще маленькой общины, сообщил Фрауэнштедту о приятном визите: "По точному знанию моих работ и убеждений он по меньшей мере равен, если не превосходит Вас; его усердие неописуемо и доставляет мне много радости" (132. S. 240). И хотя Досс не был "евангелистом", то есть активным проповедником учения Учителя, он все же писал знакомым и незнакомым, а также важным или известным людям, с которыми он даже не был знаком лично, советуя им прочесть произведения философа.
Наибольшей активностью среди почитателей Шопенгауэра отличался Юлий Фрауэнштедт. Он был верным "рабом", публиковал тексты Мастера и комментировал их, разыскивал в газетах, журналах и книгах упоминания о его учении; он заказывал для Шопенгауэра литературу и сообщал ему курс акций на биржах. Однако Шопенгауэр обращался с ним весьма сурово: Фрауэнштедт не слишком хорошо понимал учение Шопенгауэра и в одном из писем назвал во
262
лю трансцендентным опыту абсолютом, за что получил гневную отповедь. Когда Фрауэнштедт попытался защититься от нападок Учителя, который обвинял его в том, что тот кокетничает с моралью "бесовского" материализма, Шопенгауэр прекратил с ним переписку. Несмотря на это, Фрауэнштедт остался его верным "евангелистом", и в 1859 году, незадолго до смерти, Шопенгауэр завещал ему свое литературное наследие. В конце концов вокруг Шопенгауэра возникла небольшая община "евангелистов" и "апостолов", своего рода церковь, где Шопенгауэр играл роль верховного пастыря.
Но в 1850 году Шопенгауэр получил болезненный щелчок. Два тома, составленные им из заметок и дополнений к своим сочинениям, - "Парерга и Паралипомена" (в первом русском полном собрании сочинений переведенные как "Систематические дополнения и ранее неизданные заметки"), которые, вопреки прежним заявлениям философа о том, что он не собирается быть наставником или учителем, а ищет всего лишь истину и только истину, содержали именно наставления к достойной жизни, и которые он охарактеризовал как самую популярную "философию для всех", надеясь на всеобщее признание, были отвергнуты Брокгаузом и некоторыми другими издательствами. Тогда за дело взялся Ю. Фрауэнштедт; он нашел в Берлине книжный торговый дом, и в 1851 году двухтомник появился на свет. Это был поворотный пункт в судьбе учения. "Философию для всех", особенно включенные в нее мгновенно ставшие знаменитыми "Афоризмы житейской мудрости", наконец заметил широкий читатель. Но дело было не в самих заметках. Пришло время востребовать философию Шопенгауэра.