268
как "этот лучший из миров" не дает материала. Оптимизм представляется Шопенгауэру "не только абсурдным, но и поистине гнусным воззрением, горьким издевательством над неизреченными страданиями человечества" (73. С. 426). Таково радикальное отрицание счастья, представленное в первом томе главного труда Шопенгауэра "Мир как воля и представление". Как видим, Шопенгауэр не расходился с библейским представлением о мире как юдоли страстей и печалей следствии первородного греха. В одной из ранних дневниковых записей мы встречаем горькое сомнение в том, что человечество живет в лучшем из миров; если мир прекрасен, писал он, и все страдания оправданы, кто может принять такой мир? Противостоять злу можно лишь доброй волей, но где она? Противостоять злой воле можно лишь случайно. Каков выход? Отказ от воли (см.: 134. Bd. 1. S. 96). В главном его труде тема отказа от воли, призыв к покою, аскетизму, в идеале - к нирване, доступной немногим, - звучали во весь голос.
В преклонные годы, когда Шопенгауэр готовил второй том своего труда, в его взглядах ничего не изменилось; он по-прежнему призывал видеть смысл жизни не в благе и счастье, но в скорби; глубокий смысл жизни он видел в признании тщеты человеческих стремлений и ничтожности существования. Страдание открывает путь к очищению, поэтому наше спасение и освобождение больше зависит от того, что мы выстрадали, чем от того, что сделали.
В старости отмирание жизни выражается в отмирании воли: самое страстное воление, причиняющее столько страданий, - половой импульс, с возрастом угасает, что приводит человека в состояние, сходное с невинностью; самые желанные блага представляются иллюзорными; себялюбие вытесняется любовью к детям; это процесс эвтаназии воли. Так естественным образом осуществляется обращение воли к очищению, искуплению жизненных страстей и страданий. Шопенгауэру видится и иной путь к спасению, реализуемый путем одного только познания и приобщения к страданиям мира. Это - узкая тропа избранных, святых и гениев. В финале процесса очищения предшествовавшие ему безнравственность и зло остаются в виде шлака и наступает успокоение.
269
Глава одиннадцатая
ВОЛЯ К ЖИЗНИ
Зов рода
Шопенгауэр даже на склоне лет уделяет большое внимание значению воли к жизни: все рвется и тяготеет к существованию, к жизни; в животной природе воля к жизни - основной тон ее сущности, ее безусловное свойство. Жизнь являет себя как задача, как задание, которое надо выполнить, и потому в большинстве случаев как постоянная борьба с трудностями: она "отбывается", как барщина, нести которую человек обязан. Кто же заключил договор об этой повинности? Конечно же, воля - в акте зачатия, ее фокусе. "Жизнь человека, пишет Шопенгауэр, - следует рассматривать как парафразу к акту зачатия, периодически вносящему дань рождением и смертью" (74. С. 564).
В чем постоянно выступает вечное воление, совокупность тысячи потребностей в повседневной жизни человека? Прежде всего это - утверждение тела, поскольку именно оно есть объектность воли. Для воли человек - живое тело с "железным повелением питать его" ради сохранения жизни; далее потребность в продолжении рода; поскольку со всех сторон подстерегают бесчисленные опасности, воля обязана постоянно проявлять бдительность: жизнь человека - непрестанная "борьба за существование" (афоризм, положенный Ч. Дарвиным в основу его эволюционной теории), сопровождаемая уверенностью в том, что в конце концов она непременно будет утрачена.
Поддержание тела требует ничтожной активности воли; со смертью тела гаснет и воля. Удовлетворение же полового влечения выходит за пределы собственного существования, порождая жизнь и после смерти индивида. Для человека, близкого природе, половое влечение есть последний смысл, высшая цель жизни. Гениталии гораздо больше, чем любой другой внешний член тела, считает Шопенгауэр, подчинены только воле (где воля действует слепо, как в бессознатель
270
ной природе), но не познанию. Они - фокус воли, а потому и противоположный фокус мозга, носителя познания, то есть другой стороны мира как представления. "Гениталии - животворное начало, обеспечивающее времени бесконечную жизнь; в этом качестве греки почитали их в фаллосе, индусы - в лингаме; это символы утверждения воли". Познание, напротив, "дает возможность устранения воления, спасения посредством свободы, преодоления и отвержения мира" (73. С. 430).
"Природа, всегда правдивая и последовательная, а здесь даже наивная, совершенно открыто показывает нам внутреннее значение акта зачатия... утверждение воли к жизни... перед родившим встает рожденный" (73. С. 427-428), который тут же ввергается в страдание и смерть, сопричастные феномену жизни. Поскольку возможность спасения (а человек, как мы видели, способен к спасению на основе совершенного знания, но не хочет этого понять) оказывается сплошь и рядом неосуществленной, индивид воспринимает половой акт, результатом которого является потомство, обреченное на страдания и смерть, как постыдный.
Это влечение, этот соблазн правит миром, но он иллюзорен, так что напрасно воображают, будто в нем состоит смысл жизни. Цель воли - заманив нас в жизнь, обречь смерти, в которой воля сама себя уничтожает, перейдя на другой уровень. Догадка об этом обмане породила присущий лишь человеку стыд, распространяемый не только на акт зачатия, но и на служащие ему органы. Благодаря интеллекту, человек переживает эти проявления воли, он способен обдумывать ее манифестации и принимать решения, утверждающие или отрицающие свою волю к жизни в этом важном пункте.
"Метафизика половой любви" (44-я глава второго тома "Мира...") посвящена обсуждению этой темы. Ее рассмотрение в контексте собственного учения о воле приводит философа к выводу, что взаимная склонность двух любящих есть не что иное, как воля к жизни нового индивида, которого эти любящие могут и хотят произвести. И когда "встречаются их страстные взоры, уже загорается эта новая жизнь и возвещает о себе как будущая гармоническая, хорошо организованная индивидуальность" (74. С. 536). Ее точное определение в будущем поколении - значительно более высокая и достойная цель, чем их чрезмерные чувства и сверхчувственные "мыльные пузыри поэзии". В конечном счете двух индивидов влечет к себе проявляющаяся в роде воля к жизни, когда особая идея человеческой индивидуальности с величайшей жадностью стремится реализовать себя в явлении. "Такова душа и цена подлинной большой страсти".