Вызвали Клодетту, и девица, очнувшись от транса, вприпрыжку кинулась в студию. Нас осталось двое.
Я потягивала на редкость крепкий кофе и зевала. Сложно будет сохранить энтузиазм, если это протянется долго. Интересно, они уже обследовали указательный палец Клодетты?
Пуччи тоже зевала. Я вообразила, как Девица с Заколками выходит из студии и обнаруживает, что мы с Пуччи мирно спим в объятиях друг у друга.
В студию меня пригласили уже после одиннадцати. Я столько времени ждала, что настроилась на оптимистический лад, но студия оказалась унылым местом с голыми кирпичными стенами, оснащенным только самым необходимым оборудованием, осветительными приборами и задником.
— Привет, Алана! Меня зовут Надин, — молодая женщина в черной вязаной майке и алой ситцевой юбке представилась мне с другого конца студии, но руки не подала. Правило номер два: никогда не прикасайся к фотомодели, демонстрирующей руки. — Туда, пожалуйста.
Следуя за ней, я заметила у нее на лодыжках довольно большие ссадины. Ай-ай-ай! От чего это могло быть? Натерла неподходящей по размеру обувью? Брилась тупой бритвой? Упала на ступеньках? А может, гораздо хуже… Может, она из тех, кто любит наносить раны самой себе, чтобы ощутить себя хозяйкой собственного тела.
Я моргнула. Почему это мне лезет в голову всякая ерунда?
— Сюда. — Надин остановилась возле столика, покрытого синим бархатом, и положила руку на скатерть, показывая мне, что я должна сделать. — Мы сделаем пять снимков. Открытую ладонь. Тыльную сторону. Сжатую в кулак. С браслетом. С ожерельем в руке. Понятно?
— Да. — Я улыбнулась и встала на место Надин у столика. — Проще простого.
Я положила руку на бархат и постаралась направить в ладонь заряд энергии.
Фотограф посмотрел на нее через объектив.
— Поднимите руку чуть-чуть выше. Не кладите на стол.
Я подняла руку над столом. Рука чуть-чуть подрагивала.
— Замечательно, — сказал фотограф. Он взглянул на меня поверх камеры и улыбнулся: — Не надо нервничать.
Но я не нервничала. Это был приступ кофеиновой дрожи. Я слегка потрясла рукой, чтобы настроиться. Еще один снимок. Камера дважды щелкнула.
— Следующий снимок.
Я встряхнула рукой и постаралась держать ее потверже. Мой проклятый безымянный палец трясся, как цыпленок на снегу.
— Вы можете держать руку потверже? — инструктировала меня Надин.
— Я пытаюсь. Видите ли… По-моему, я сегодня выпила слишком много кофе.
— Ну ладно. — Надин кивнула. — В другой раз.
— Может, завтра? Или сегодня попозже? Я выпью побольше воды.
Но Надин уже вела меня к выходу. Фотограф отошел от камеры и разговаривал по мобильнику. Понятно, мой сеанс был окончен.
— Мы заканчиваем, но все равно, спасибо за визит.
Возле дверей я остановилась и взглянула в глаза Надин:
— Послушайте, я так рассчитывала на эту работу. Не могли бы вы мне помочь?
— Сожалею, — печально сказала она. — Это от меня не зависит. Руки у вас действительно очень красивые. Воздержитесь от кофе и попытайтесь в другой раз.
Попытайтесь в другой раз.
Это было похоже на утешительный приз в дурацком игровом автомате — малоприемлемый для того, кто привык выигрывать огромных плюшевых мишек. Абсолютно неприемлемый.
33
Хейли
Антонио поймал меня по дороге в раздевалку.
— О, это ты, милый! Что с тобой случилось? Алана жаждала с тобой познакомиться, а ты отнесся к ней так неприветливо.
— Может, мы зайдем в комнату? — он указал на мою гримерную.
Мы зашли внутрь, и он закрыл за собой дверь.
— Можешь сесть в кресло Сьюзан, — предложила я, поскольку в этом тесном закутке вмещалось всего два сиденья. — У нее сегодня свободный день, и вообще она не станет возражать.
Я устроилась в своем кресле, и на меня вдруг навалилась страшная усталость.
— Хили? Как ты себя чувствуешь?
— Бывало и получше. Послушай, Антонио, сегодня я узнала кое-что, чему не очень обрадовалась. Про вас с Деанной.
— Ну, — он кивнул и опустил глаза.
— И ты так отчужденно держался с Аланой. И вообще, за весь месяц, пока мы вместе, ты ни разу не захотел встретиться с моими друзьями. Если подумать, то мы, в сущности, почти нигде не появлялись вместе. — А если и появлялись, то в каких-нибудь никому не известных местах вроде аргентинского ресторанчика на Восточной Тридцать шестой улице, столь любимого Антонио, или в крохотном итальянском ресторанчике «Адская кухня». — Антонио, — мне тяжело было говорить об этом, но приходилось, — ты что, стыдишься меня?