Рыба в озере была всё ещё съедобной. Так он продержался ещё какое-то время. Календарь больше не вёл, счет времени был потерян. По его подсчетам, он был тяжело болен больше недели, но уверенности у него не было. Вскоре и рыба исчезла. Сначала всю её выбросило на берег с раздутыми животами, а затем в озере не осталось ничего, кроме воды.
Вдобавок ко всему, постепенно стал погибать лес. Вся листва желтела и жухла, осыпаясь, словно слёзы, тихо и медленно. Пропали цветы, пропал ветер, пчёлы, мухи, мошкара – никого. Всё желтело, бледнело и усыхало. Его душа и тело болели; от пережитого он состарился разом лет на пятнадцать, а может и на все двадцать. Всё лицо покрыли морщины, а в глазах непонятного цвета, когда-то веселых и озорных, поселилось страдание. Как он не сошел с ума от всего этого – он сам не понимал. Вероятнее всего, привычки и навыки отшельнического образа жизни отчасти помогли ему справиться.
И вот, спустя несколько месяцев после случившегося, он – странник на дорогах умирающего мира – пытается подобраться к городам в поисках еды. Но ни разу не смог он зайти ни в один из них. Провизию подбирал лишь в оставленных машинах, каких-то заброшенных складах, пригородных магазинах. Там, где было возможно хоть как-то безопасно дышать. Пожары, охватившие осиротевшие города, делали воздух вокруг них ещё более невыносимым и непригодным. Иногда он находил обрывки газет, читал, пытаясь узнать причины трагедии, но, видимо, всё случилось настолько быстро, что ничего вразумительного почерпнуть оттуда не представлялось возможным. Вскоре уже и это стало для него не важным.
По прошествии, примерно, по его подсчетам, года с того самого Дня, он уже перестал что-либо искать, надеяться, выживать. Каждый день был просто днём. Были хорошие дни, были и очень плохие. Он шёл или не шёл, лежал или сидел, иногда впадал в забытьё. Что-то находил из еды, или не находил. Всё превратилось в бесконечную череду одинаковых событий, вперемешку с донимавшим одиночеством и чувством полной безысходности, дезориентацией в пространстве и времени. Ещё и старость давала о себе знать: болели ноги и ломило спину, крутило в желудке от голода, утром тошнило – вечером мутило; то появлялась и пропадала какая-то кожная сыпь, то страшно чесалась голова и от пыли постоянно саднило в горле, а чихать и кашлять кровью он просто смертельно устал. Как можно быть странником или путешественником, если у тебя всё болит, ты стар и измотан, постоянно голоден и лишён всего? Умирающий пейзаж не добавлял ни грамма сил и желаний жить. Он чувствовал себя каким-то последним поэтом, которого специально оставили наблюдать за кончиной мира, не интересуясь, однако, его самочувствием и собственными желаниями. Очень злая вышла шутка – оставлять лицезреть смерть и увядание природы человека, который всю жизнь посвятил заботе об оной, беспокоясь о каждой её букашке.
За здоровые ноги и спину он был готов отдать свою правую руку. А левую – за кого-то, кому можно пожаловаться на это всё, излить душу, получить сочувствие.
Но он держался. Он – Выживший. Теперь уже это его имя.
И вот в один из таких очень плохих дней, где-то в сердце очередного усыхающего леса, лёжа вторые сутки напролёт возле костра в своем крошечном лагере, он, слушая тупую курсирующую по телу из ног в голову и обратно боль, возможно, где-то в глубине души ожидал скорейшего завершения своего земного пути, когда мимо внезапно прошел зверь. Живой зверь.
Сначала человек даже не понял, что произошло – не увидел зверя глазами, но почувствовал, услышал, осознал. Весь разум его вмиг собрался, обострились заснувшие чувства. Из дряхлого старика вмиг превратился в охотящегося льва. Он весь напрягся, подскочил и уставился весь во внимании в то место, где всё еще колыхались потревоженные ветви и осыпались листья: там явно слышался шорох и топот от четырёх копыт довольного крупного животного и его густое живое дыхание. В нос ударил запах живого существа. Такой знакомый и забытый, манящий, сумасшедший. Значит это травоядное животное, которое прямо сейчас удалялось от лагеря, и, судя по звуку шагов, никуда не спешило.
С трудом выйдя из оцепенения, параллельно ругая себя за медлительность, он выхватил из рюкзака охотничий нож, и, забыв обо всём, бросился на звук. Но лишь спугнул этим добычу: услышав внезапный шум, животное поспешило вглубь леса, треща ломающимися сухими ветками и подымая в воздух столбы трухлявой пыли. Молниеносно приняв единственно правильное решение, он обернулся в лагерь, быстро и с диким остервенением собрался, оделся и начал своё преследование. У человека, наконец, появилась вполне реальная цель! Он предвкушал, что уже к вечеру устроит себе воистину королевский ужин, и ближайший месяц у него будет вдоволь еды. Настоящей, живой, сытной еды. Он представлял мысленно, как будет варить бульон и тушить мясо, а может даже варить мясо и тушить бульон, или всё это вместе, как добавит туда этих прекрасных сочных кореньев, и душистой травы, а может даже достанет последний пакетик со специями, который хранит для особого случая во внутреннем кармашке рюкзака. А потом он завялит мясо и будет им питаться ещё долгое-предолгое время и сможет выживать ещё долгие-долгие годы, и, возможно, дойдет до моря или океана, а там, может, кто-то остался живой, может там всё по-другому…