— Второе препятствие одолели, — молвил Ак-кулун, — а как одолеем третье?
После долгого пути перед ними показалась высокая гора, на которой вдоль всего хребта горел огонь.
— Нам надо перескочить это пламя! — тяжело вздохнул Ак-кулун.
Он разбежался, прыгнул. Всадника и коня охватил огонь, оба стали гореть, но всё-таки успели проскочить, обуглившееся сбросили с себя.
— Теперь, Кестэй, поедем в край Члгаяка, — сказал Ак-кулун. — Мы преодолели все три препятствия.
Снова они ехали, ехали, до края Члгаяка доехали, остановились перед дворцом с золотыми воротами, открыли золотые ворота. К ним навстречу вышел сам Члгаяк. Выйдя, спросил:
— Откуда такой богатырь приехал, наделённый великим умом, чтобы, открыв мои золотые ворота, войти в мой золотой дворец?
Кестэй назвал своё имя и имя своего коня. Члгаяк спросил:
— Какие дела привели тебя в мои края?
— Дела молодого человека. За будущей женой приехал, — ответил Кестэй.
Гостя пригласили во дворец и вывели трёх девиц, держа их за руку…
Члгаяк спросил:
— Какая из трёх красавиц нравится? Какую ты полюбил?
— Средняя из трех красавиц мне понравилась, — ответил Кестэй.
Здесь и соединили две головы. Той устроили, попировали. Отец невесты спросил, обращаясь к Кестэю:
— Как ты увезёшь отсюда свою жену? — И тут же сам посоветовал. — Преврати её в золотое кольцо.
Кестэй превратил красавицу в золотое кольцо, надел на палец и, собравшись, уехал. Вокруг гор не объезжая, как стрела, прямо на свою землю он вернулся. Увидел мать там, где её оставил — на крыльце дома. Она стояла, из глаз двумя ручьями текли слезы. Кестэй подъехал к матери.
— Я, твой сын, привёз жену, — сказал.
Ослепшая от горя мать взглянула на него и ответила:
— Если ты мой сын, то моё молоко из моих двух сосцов коснётся твоих губ.
После этих слов она оставила Кестэя у порога, а сама отошла в почётный угол, вынула свои груди, надавила на сосцы. Молоко струёй брызнуло и коснулось губ Кестэя. Кестэй напился молока матери. Мать признала своего сына.
Он ударил об пол золотое кольцо, красавица-жена предстала перед ним, она понравилась матери. Девушку одели в праздничную одежду, вывели в народ. Она понравилась и народу. Устроили большой той. На нём играли, пели, ели, состязались силачи, были конские скачки. Когда пир кончился, народ разъехался. Кестэй стал трудиться. Трудясь, счастливо зажил со своей женой.
Золотая берёза[36]
У подножия Чёрной горной тайги с семьюдесятью перевалами, на берегу чёрного моря с семьюдесятью поворотами разноязыкий народ расселился, разномастный скот пасется. На шести столбах золотой дворец стоит. Верх его тремя бахромами украшен. Золотой дворец, словно весенний лёд сияет, как осенний лёд блестит. Перед золотым дворцом золотая коновязь стоит, вбитая до тридцатого слоя земли. Ни один богатырский конь ее не выдернет.
У коновязи на привязи черногривый, чёрной масти конь стоит. Из двух его ноздрей пар клубится, два его глаза, словно огонь, горят. Как мельница вертится, как веретено крутится.
В золотом дворце богатырь Каан Перген живёт с женой Алтын Арыг. Каан Перген сидит за золотым столом, ест и пьёт. Алтын Арыг кормит мужа и говорит:
— Эзе, Каан Перген, ты основательно забыл моего отца, Сарыг Каана, живущего у подножия жёлтой горной тайги с восьмьюдесятью перевалами, на берегу жёлтого моря, с восьмьюдесятью поворотами, своего тестя, ездящего на коне жёлтой масти, ты позабыл. Он живёт на пути, ведущем к войне, на опасном пути. К тому же давно, наверное, он состарился, силы его иссякли, дух его на исходе.
Это выслушав, Каан Перген встал и вышел из-за стола. Едой свои силы подкрепив, он сказал:
— Это правда, Алтын Арыг, жена моя! Сарыг Каана, тестя моего, я позабыл.
Каан Перген взял свои боевые многослойные доспехи, надел их на себя, подошёл к Алтын Арыг. Прощаясь с ней, сказал:
— Я не буду долго ездить. Вернусь через девять дней.
Чтобы не скучать друг о друге, попрощались. Чтобы не тосковать, обменялись приветствиями.
Каан Перген вышел из золотого дворца, подошёл к золотой коновязи, отвязал коня своего черногривого Кара-Кула-коня. Встав на стремена, сел верхом; проехал по селу от края до края, по пастбищу среди табунов лошадей; выехал на большой горный перевал и поскакал по вершине горного хребта.
Черногривый Кара-Кул-конь скачет, словно птица летит, словно ветер шумит, стука копыт не слышно, реки без счёту перескакивает, за пределы девятого царства проехал, девять миров миновал, на великий хребет жёлтой горы с восьмьюдесятью перевалами выехал. Родовую гору тестя Каан Перген увидел. Затем он поднялся на свистящий перевал и на пологую гору, словно углубление седла, спустился. Остановился, осмотрелся. Всю окрестность оглядел, весь небесный свод окинул взором. Край Сарыг Каана как раньше мирно стоял, так и теперь мирно стоит, без перемен. Мирно пасутся стада, резвятся стригуны, бегают жеребята. У коновязи жёлтой масти конь стоит, боевой конь Сарыг Каана, тестя Каан Пергена. У коня нижняя губа на шесть вершков вытянулась, верхняя губа на три вершка опустилась.
36
Это фрагмент эпической поэмы «Каан Перген», рассказанный Д. Н. Толтаевым в селе Карай, где тогда жил сказитель, по просьбе А. И. Чудоякова, записанный им на бумагу под диктовку.
После знакомства с известным трудом Фрезера «Золотая ветвь»,
А. И. Чудояков спросил у Д. Н. Толтаева: «В шорском фольклоре есть мотив, отражающий мифические представления далеких предков современных шорцев, об охране часовым какого-нибудь родового дерева?» Ответ был положительный. Тогда же, в 1962 году, Д. Н. Толтаев рассказал мотив поэмы «Каан Перген» — об охране часовым золотой березы и о краже богатырем ее золотых листьев.
Эта запись была предпринята в надежде на то, что впоследствии поэма будет записана полностью, но замысел остался не осуществленным. Фрагмент представляет большой научный интерес, публикуется в том виде, в каком он был продиктован и записан.