что этот зной ..
что дьявольски устал,
и что не ел с утра,
часов с восьми.,.
« — Вот яблоко, -
вздыхаю я -
Возьми...
А ночью я не сплю.
Я так лежу.
Закрыв глаза,
я, не дыша, гляжу.
Молчу,
большое что-то затая,
и тихо-тихо
улыбаюсь я...
1955
***
Проснуться было,
как присниться,
присниться самому себе
вот а этой самой же станице,
вот в этой самой же избе.
Припомнить —
время за грибами! —
тебя поднять,
растеребя,
твои глаза
открыть губами,
как вновь открыть
себе
тебя!
Мы жили месяц в той станице
среди садов и свиста птиц,
тропинок,
вьющихся в пшенице,
тугого скрипа половиц.
Для объяснений
слов подсобных
но надо в помощь было нам,
когда делили мы
подсолнух,
его
ломая
пополам.
И сложных нс было вопросов,
когда в предчувствии зари
Кубань вбегали,
где у плесов
щекочут ноги
пескари...
Нет, я не видел в том вначале
необъяснимой новизны,
что ты не где-нибудь ночами -
со мною рядом смотришь сны.
Уже считал законной данью,
твоей и собственной судьбой,
что утро каждое —
свиданье
ненарушимое
с тобой.
И чрезвычайно было лестно
себя порой заверить в том,
что все решительно известно
мне о характере твоем.
Но было, право,
дела мало
тебе до выкладок ума.
Ты вновь меня опровергала
вся —
непредвиденность сама!
Не ежедневным повтореньем
уже известного вполне —
ты приходила
удивленьем
и обновлением
ко мне.
Но пусть
в гудении полета
мы ссор еще не знали там,
уже вокруг ходило что-то,
уже примеривалось к нам...
1953 — 1955
***
Не разглядывать
в лупу
эту мелочь
и ту,
как по летнему лугу,
я по жизни иду.
Настежь ворот рубашки,
и в тревожных руках
все недоли —
ромашки
о семи лепестках.
Ветер сушит мне губы.
Я к ромашкам жесток.
Замирающе:
«Любит...»
говорит лепесток.
Люди,
слышите, люди —
я счастливый какой!
100
Но спокойно:
«Но любит...»
возражает
другой...
1954
***
К добру ты или к худу -
решает время пусть,
но лишь с тобой побуду,
я хуже становлюсь.
Ты мне звонишь нередко,
но всякий раз в ответ,
как я просил,
соседка
твердит, что дома нет.
А ты меня тревожишь
письмом любого дня.
Ты пишешь,
что не можешь
ни часу без меня,
что я какой-то странный,
что нету больше сил,
что Витька Силин пьяный
твоей руки просил...
Я полон весь
то болью,
то счастьем,
то борьбой...
Что делать мне с тобою?
Что делать мне с собой?
Смотреть стараюсь трезво
на все твои мечты..
И как придумать средство,
чтоб разлюбила ты?
В костюме новом синем,
что по заказу сшит,
наверно, Витька Силин
сейчас к тебе спешит.
Он ревностен и стоек.
В душе —
любовный пыл.
Он аспирант-историк
и что-то там открыл.
Среди весенних лужиц
идет он через дождь,
а ты его не любишь,
а ты его не ждешь,
а ты у «Эрмитажа»
стоишь,
ко мне звоня,
и знаешь ~
снова скажут
что дома нет меня.
1954
***
Что тебе трудна быть молодой —
лодку раскачивать,
брызгать водой?
Что ты молчишь?
Не молчи.
Не грусти.
Будь молодой.
Мешай мне грести.
Разве так можно,
так можно —
ответь —
рядом сидеть,
на меня не глядеть?
Некого больше тебе любить,
вот и приходится рядом быть,
слушать,
как веслами я плещу,
видеть,
как я о тебе грущу...
Мокрое
черное
плывет бревно.
Светится дно.
А тебе в-се равно.
Видишь
качается
трамвай
Он беленький, чистенький.
Слышишь —
речной.
Он ручной.
истертый,
гудок,
и опять заскучал,
в заусеницах
причал.
А ты не глядишь ни на что.
Меня рассерди.
Разбудись.
Сама рассердись.
Что мне поделать с моею бедой?
Очень прошу —
будь молодой.
На берег песчаный
лодку тащу.
Ищу твоих глаз,
нахожу и грущу.
Плывем с тобой.
Плывем далеко.
Давай отдохнем,
где глубоко.
И вот мы, раскинувши руки,
лежим
на волнах,
рожденных движеньем чужим...
1956
***
Ты мне но изменяешь.
Ты правильна в любви.
Спокойно извиняешь
провинности мои.
Рубашки чинишь ловко,
как я не починю.
А мне с тобою плохо,
не знаю почему...
Разлуке я доверю
тебя,
мою жену.
Придумаю деревню,
где я один живу,
где я дружу с тревогой,
потерянно любя,
и с дамою трефовой,
похожей на тебя.
В раздумье полудетском
про первую беду
с мохнатым полотенцем
по улице бегу.
Стрекоз рассветных пляска,
удары яолотка.
В кармане у подпаска
чскушка молока.
Река метя капает, -
хорошая она.
На все мне отвечает
высокая волна.
Блаженно я тоскую...
Вдали мне по плечу
любить тебя такую,
какую захочу...
Б . А х м а д у л и н ой
Обидели.
Беспомощно мне,
стыдно.
Растерянность в душе моей,
нс злость.
Обидели усмешливо и сыто.
Задели за живое.
Удалось.
Хочу на воздух!
Гардеробщик сонный
даст пальто.
собрания браня.
Ко мне подходит та,
с которой в ссоре,
Как много мы не виделись -
три дня!
Молчит.
Притих внимательно и нервно
а руках платочек белый кружевной.
***
Глаза глядят заботливо и верно.
Мне хочется назвать ос женой.
Такси,
и снег в лицо.
и лепет милый;
«Люблю...
Как благодарна я судьбе...
Смотри —
я туфли новые купила.
Ты не заметил?
Нравится тебе?
Куда мы едем?»
«Мой товарищ болен..»
«Как скажешь, дорогой...
Ах, снег какой!
Не верю даже —
я опять с тобою.
Небритый ты ..
Щекочешься щекой...»
В пути мы покупаем апельсины,
шампанского,
по лестнице идем.
Друг открывает дверь,
больной и сильный;
«Ух, -
молодцы какие, что вдвоем!
Шампанское?
А я уж лучше водки.
Оно полезней...»
Он на нас глядит,
глядит,
и знаю — думает о Волге,
которая зовет его,
гудит.
Мне говорит:
«Хандрить ты разучайся!
Жизнь трудная —
и тихо-тихо:
она еще не вся.,.»
«Вы не разлучайтесь,
Смотрите мне, ребята:
сам нельзя».
Уходим вскоре.
Вот и покутили.
Февральских скверов белые кусты
тревожно смотрят.
Нет у нас квартиры.
Мы расстаемся.
Горько плачешь ты.
Не сплю...
Ко мне летят сквозь снег обильный