«Ах, – говорил мой папа, задержавшись на площадке между четвертым и третьим этажами и показывая на восток. – Розовоперстая заря! Считай себя счастливцем, что можешь ее лицезреть, мой мальчик. Иные короли в глаза ее не видели!»
За окном послышался шум – пикап мистера Рэнсома свернул на дорожку. Свет фар обмел комнату справа налево, машина миновала дом и направилась к сараю. Я задвинул нижний ящик бюро; пусть извещения пребывают в целости и сохранности до Страшного суда.
Наверху я заглянул в комнату Билли. На кровати растянулся Вулли. Он тихо напевал и глядел на самолеты под потолком. Наверное, думал об отце в кабине истребителя на высоте десяти тысяч футов. Вот где он навсегда останется для Вулли: где-то между взлетной палубой авианосца и дном Южно-Китайского моря.
Билли я нашел в отцовской комнате; он сидел по-турецки на покрывале рядом с вещмешком и с большой красной книгой на коленях.
– Привет, ковбой. Что читаешь?
– «Компендиум героев, авантюристов и других неустрашимых путешественников» профессора Абакуса Абернэти.
Я присвистнул.
– Звучит внушительно. Интересная?
– Я прочел ее двадцать четыре раза.
– Тогда «интересная», пожалуй, слабое слово.
Я прошелся по комнате из угла в угол; Билли перевернул страницу. На бюро стояли две фотографии в рамках. На одной стоял муж и сидела жена в нарядах начала века. Конечно, Уотсоны, еще бостонские. На другой – Эммет и Билли несколько лет назад. Они сидели на той же веранде, где сегодня сидел Эммет с соседом. Фотографии матери Эммета и Билли не было.
– Слушай, Билли, – сказал я, вернув снимок братьев на бюро. – Можно задать тебе вопрос?
– Да, Дачес.
– Когда твоя мама уехала в Калифорнию?
– Пятого июля тысяча девятьсот сорок шестого года.
– Довольно точное сведение. Так вот, взяла и уехала? И никаких от нее вестей?
– Нет, – Билли перевернул страницу. – Вести были. Она прислала нам девять открыток. Поэтому мы и знаем, что она в Сан-Франциско.
Впервые с тех пор, как я вошел в комнату, он оторвался от книги.
– Дачес, а можно тебе задать вопрос?
– Любезность за любезность, Билли.
– Почему тебя так прозвали?
– Потому что я родился в округе Датчес.
– Где этот округ?
– В пятидесяти милях к северу от Нью-Йорка.
Билли выпрямился.
– От города Нью-Йорка?
– От него.
– А ты когда-нибудь был в городе Нью-Йорке?
– Я побывал в сотне городов, Билли. Но в городе Нью-Йорке я бывал чаще, чем где-либо.
– Там профессор Абернэти живет. Вот, смотри.
Он перевернул несколько первых страниц и протянул книгу.
– Билли, у меня от мелкого шрифта голова болит. Сделай одолжение?
Он опустил глаза и стал читать, водя пальцем.
«Дорогой читатель, я пишу тебе в моем скромном кабинете на пятьдесят пятом этаже Эмпайр-стейт-билдинга на углу Тридцать четвертой улицы и Пятой авеню на острове Манхэттен в городе Нью-Йорке на северо-восточном краю нашей большой страны – Соединенных штатов Америки».
Билли посмотрел на меня выжидательно. Я ответил вопросительным взглядом.
– Ты когда-нибудь встречался с профессором Абернэти? – спросил он.
Я улыбнулся.
– Я встречался с сотнями людей в нашей большой стране, со многими на острове Манхэттен, но, сколько помню, не имел удовольствия видеть твоего профессора.
– А, – сказал Билли.
Он помолчал, потом наморщил лоб.
– Еще вопросы? – сказал я.
– Почему ты побывал в сотне городов?
– Мой отец был служителем Мельпомены. Постоянным нашим местом был Нью-Йорк, но большую часть года мы ездили из города в город. Эту неделю в Баффало, следующую – в Питтсбурге. Потом Кливленд или Канзас-Сити. Я даже в Небраске был какое-то время, веришь или нет. Примерно в твоем возрасте – жил какое-то время на окраине городка под названием Льюис.
– Я знаю Льюис, – сказал Билли. – Он на шоссе Линкольна. Между нами и Омахой.
– Серьезно?
Билли отложил книгу и взялся за свой мешок.
– У меня карта. Хочешь посмотреть?
– Верю тебе на слово.
Билли отпустил вещмешок. И снова наморщил лоб.
– Если вы ездили из города в город, как же ты ходил в школу?
– Не все, что стоит знать, собрано под обложками учебников, мой мальчик. Скажем так: моей академией была улица, моим учебником – жизненный опыт, моим наставником – переменчивый перст судьбы.
Билли задумался на минуту, видимо, решая, надо ли принять этот принцип как догмат веры. Потом, дважды кивнув про себя, с недоумением поднял голову.