- Дверь бронированная, - согласилась Гуля, меланхолично кроша в тарелку бисквит. – Проблема в том, что на ней нет ни щеколды, ни цепочки. И ключей у нас нет. А кто-то может открыть ее снаружи.
- Твою мать-то, Гюльнара! – воскликнула Наталья. – Себя накручиваешь, и у меня сейчас тоже кондрашка начнется. Естественно, ее откроют снаружи! В контракте так и написано: эксперимент прекращается по истечении срока в четырнадцать дней. Ее просто обязаны открыть. Блин! – она вскочила и ринулась на балкон с сигаретами.
Гуля крадучись прошмыгнула в туалет. Чаю ей уже не хотелось.
***
Срок в две недели приняли за оптимально целесообразный. За это время эксперименту полагалось либо увенчаться успехом, либо провалиться и показать полную несостоятельность теоретической базы. Однако в протоколе записано, что «стадия номер один» наступила в расчетный период – между двумя и тремя часами ночи первых суток. Судя по некоторым ремаркам автора отчета, в идеале планировалось, что проект «Лазарь-2010» даст свои результаты в 72 часа.
Самое главное – они безупречно правильно расставили компоненты, потребные для «инициации».
***
Наталье безбожно хотелось на боковую, но она побаивалась ложиться. Потому что Гулю наверняка тоже сморит, и… Что – и? И ну его в баню, лучше накачаться кофеем. Эти уроды не только телевизора им не оставили, но и спиртное наотрез запретили. Мужик перед уходом спецом обшмонал их багаж. Деликатный, как жопа, извинился, но шмонал профессионально: не иначе вертухай бывший. А сейчас бы хлопнуть рюмочку…
- Наташ, давай по чесноку, - предложила Гуля. – Ты как считаешь, на кой нас тут закрыли, да еще подселили по соседству убившегося байкера?
Наташа прицокнула языком. Рассуждать контрактом не запрещалось, почему бы и не? А то сидят как на поминках и друг на друга зевают. В распахнутое окно дунуло ветром, волосы на затылке шевельнулись. Наталья сглотнула.
- Они ждут, пока мы свихнемся, - наконец, выдала она версию. – То есть, сколько у нас это займет. Ну, чтобы крыша совсем протекла. Нас развели как лохушек. Свои гонорары мы потратить не сможем, потому что после эксперимента нас признают недееспособными.
- В дурку упекут?
- Как вариант.
Гуля обдумала этот вариант.
- Не, Наталь, ты чего-то перегибаешь. Вот зачем кому-то знать, через сколько мы свихнемся? Небось, такие опыты уже сто раз ставились!
- Ты себе противоречишь, - устало возразила Наталья. – Если это незачем знать, то и опыты ставить незачем, так?
- Ну, так, - нехотя согласилась Гуля.
- К тому же, сам по себе эксперимент уж больно специфический. Сомневаюсь, что он может иметь какое-то научное значение.
- А куда этот подевался? Ну, агент?
- Он мне не отчитывался, - огрызнулась Наталья. – Но вот хочешь верь, хочешь нет – задницей чую, сейчас он отсюда далеко. Мы здесь одни. Сечешь фишку?
- Не-ет, - соврала Гуля. Фишку-то она секла, но ей опять нужно было в туалет, а при мысли о том, чтобы приблизиться к двери, пусть и бронированной хоть в десять слоев, ноги делались как ватные.
- Одни. Втроем. Ты, я и байкер. Вся клюква в этом. Любовный треугольних, блин. Что это значит, я не догоняю. Налей водички в чайник, будь любезна.
Замерев на секунду, Гуля вновь вслушалась в звуки. Но единственным, хотя и весьма отчетливым, звуком была истерическая нотка в голосе Натальи.
____
-3-
Ночь они пересидели на кухне, пытаясь отвлечься «светской беседой». Наталья поведала о том, как ее тормознули гаишники, когда она, выпив на корпоративе банку яги, ехала домой. Не бросать же новенькую «ласточку» на неохраняемой парковке. Прав ее лишили полюбасу, но главная неприятность подстерегала на посту ГАИ, где мент в штатском вытряхнул на стол ее сумочку, и, порывшись в косметике, показал оторопевшей «гражданке Яковенко» пакетик с белым порошком. Наталья принялась вопить, что это – не ее, но мент посоветовал ей заткнуться и писать чистосердечное, а то будет хуже. Мгновенно протрезвевшая Наталья смекнула, что попала под рейд, и навесить на нее могут столько всего, что остаток жизни она проведет за решеткой. На суде ей припаяли четыре года, а выпустили по амнистии за примерное поведение.
Гуля, которая не могла похвастаться столь же насыщенной биографией, рассказала, что вскрывать себе вены – полная хрень, и что в больнице суицидников вообще за людей не держат. Диалог неуклонно скатывался именно туда, куда подругам по несчастью совсем не хотелось, но за окнами уже светало. К семи утра женщины едва не падали с табуреток, и к половине восьмого всё же отважились лечь спать.