- Алкашня набрехала, - Савияк хлопнул рукой по своей кожаной папке. – В понятые подтянули Гаврошеву, а та с бодуна и сама смахивала на покойницу. Она с Афгана не просыхает – медсестрой в госпитале была. Привалилась к стене и так и стояла. Один из наряда, приехавшего по вызову, принял ее за труп и свалился в обморок. Скажите об этом Соколовой – пусть успокоится.
- Егор, вы кофе будете? – гостеприимно предложил Старпом. Это прозвучало как «Всё сказано, можете выметаться».
Егор чинно откланялся, поблагодарив обоих старейшин за помощь и не придираясь к мелочам. Например, он был точно уверен, что никому не говорил про похороненного в овраге Мясорубщика.
***
Вечер выдался свободным.
Егор потрепался по мобильному с Женькой, потом с Мишкой. Мишка обнадежил его, что девяносто процентов из ста, на днях он сможет вернуться в Москву. Егор не очень понял, что у них с Натальей изменилось, но вдаваться не стал. Ему хотелось заново всё обдумать.
Он перечитал свои записи (жаль, так и не удалось вытащить бабушкин дневник! Тот звонок… как нарочно). Разговор со Старпомом – вернее, характеристика, данная Ксении Коваленко – направили его логику в другую колею. Коваленко «дружила с бутылкой, у нее притупилась бдительность».
А что, если не она сбежала от Трибуна, а он ее выгнал?!
Пьющая артистка была ему не нужна. Она могла убиться насмерть, выполняя сальто, могла перепутать слова речитатива, могла выдать что-то секретное случайному собутыльнику. К тому же, у Трибуна и так начались проблемы, гастрольную программу пришлось сворачивать, а таскать повсюду Коваленко было неудобно и чревато.
И он ее уволил.
Но у циркачки обновились приоритеты. Она уверовала в бессмертие и возжелала его. Ведомая непотопляемым «лоцманом», она доплывала до таких омутов бытия, где «до» и «после», как и «было-стало» спотыкаются друг о друга, меняясь местами, где ветер говорит с людьми и вдыхает жизнь в неживое, где торятся новые тропы для тех, кто прошел свой путь в мире. И Коваленко возомнила себя достойной «дара». Она стала давить на Трибуна, настаивать, шантажировать… Наверное, Трибун напоил ее до бесчувствия и сунул в купе поезда дальнего следования, поручив проводнику не выпускать пассажирку из купе до самой Москвы. А в Москве Коваленко протрезвела…
Ей пришлось начинать жизнь с нуля. Смутная и сомнительная, но всё же мечта, тешившая ее при Всеславе Трибуне, говорившем на одном языке с Вымраком (демоном подземных ветров), растаяла. Коваленко вновь запила, но не от стресса, а с горя. Снова Раменское, потом рестораны в Люберцах. Казалось, всё потеряно, но вот на сцену выходит Мясорубщик. Ресторанная певица вращалась в кругах, одинаково близких и к бандитам, и к милиции, и кто-то слил ей подробности. Она распознала культ Стерегущего Во Тьме, но не пришла в ужас, а воспрянула духом. Она бы охотно присоединилась к Раскроеву (и, возможно, делала такие попытки), но людоед как в воду канул. А полугодом позже по доступным Коваленко каналам просочилась информация, что его путь оборвался на шоссе Опольцево-Петля.
Кто бы ни прикончил Мясорубщика, кто бы ни похоронил его на дне оврага, этот человек (или люди) не изобрели велосипеда. Байка о закопанном в овраге убийце существовала задолго до того, как Раскроев уехал служить в Восточную Сибирь, по дороге задержавшись в Череховских лесах. Раньше это была просто детская страшилка, теперь это стало по-настоящему… и осталось пустой страшилкой.
Казалось, что мертвый Раскроев, пусть и успевший окунуться в пучину культа Стерегущего, бесполезен для Коваленко, но у нее были свои соображения. Она не просто переехала на Опольцево – она переехала туда надолго. И не затем, чтобы облагородить могилку единомышленника. Ей требовалось много времени, но для чего? Уж не намеревалась ли она испробовать на Раскроеве один из ритуалов, которых по верхам нахваталась от Трибуна? По крайней мере, изношенный алкоголем, наркотиками и «сплавами по Монгольскому ручью» рассудок вполне мог подтолкнуть ее к этому. Ни много ни мало, она собиралась получить от Раскроева бессмертие, ибо
«кто из чаши отхлебнёт, своё бессмертье обретет».
Кто-то должен был поднести ей эту чашу. Мясорубщик. Ей только нужно преодолеть барьер, установленный смертью, дозваться, докричаться до Раскроева. И однажды он явился к ней из оврага…
Но что-то пошло не так.
И до сих пор что-то идет не так. Что особенного ожидают опольцевские старейшины от дома 19 корпус 3? Что мертвая память приведет мертвого людоеда к месту его последнего промысла? И одна ли только группа Кузнеца брошена патрулировать район?