Она стояла, а он уставился на эти длинные, лоснящиеся, загорелые ноги, ноги, стоящие того, чтобы о них мечтать. Он зачарованно смотрел, как одна из них ушла назад, а затем качнулась вперёд, крепко приложившись носком к его подбородку. Зубы соединились, прикусив кончик языка. Тоненькая струйка крови скатилась из уголка его рта.
Остальные присоединились к ней. С каждой стороны по трое.
- Наверное, ты можешь уже не вставать, - проговорил тяжелоатлет, а затем ударил его в бок.
Он увидел, как розовый кроссовок скользнул в его сторону, почувствовал, как он попал в цель, почувствовал отпечаток подошвы на своей коже. Вскоре и остальные подоспели, обрушив, казалось бесконечный шквал ударов на его окружённое тело.
Он стал молиться о быстрой смерти
И всё же каким-то чудом они оставили его в живых. Утомившись от внепланового издевательства над толстяком, они оставили его – окровавленную груду – на тротуаре. Его разум оцепенел, как и его тело. Сквозь туман он расслышал, как они бездушно смеются и обсуждают поход за пивом.
Живой.
Он просто не мог в это поверить.
Но кое-что всё же умерло в Уолтере Перси той ночью – тот очень важный проблеск искреннего человеколюбия, которое позволяло оставаться ему психически здоровым и в целом неплохим.
Он исчез.
Словно его никогда и не существовало…
Когда-то давным-давно, когда он был самым перспективным игроком в низшей лиге «Нью Йорк Янкиз», его называли «Слаггер». Скауты[7] представляли его как второе пришествие Микки Мэнтла; он выбивал такие бесподобные хоум-раны, что внушал благоговение всем, кто их видел. Помимо своего мастерства в хи́тах, он вдобавок изящно управлялся с мячом - с лёгкостью подбирая граундеры и перехватывая лайн-драйвы, и мог отлично бегать по дорожкам между базами.
Жизнь тогда была простой, незамудрённой. Он знал, что из себя представляет, куда двигается и что он будет делать, когда попадёт туда. Он всё видел в простых тонах, в оттенках белоснежно-белого и смоляно-чёрного; линия между правильным и неправильным была легко различима, как, например, в случае с его импульсивным решением жениться на Луизе после подписания своего первого контракта на участие в низшей лиге.
В те дни Луиза была уступчивой женщиной, и она тут же приняла его предложение. Они отправились в медовый месяц в Нью-Йорк, посещая «Янки-Стэдиум» три дня подряд, зная, что однажды он огласится аплодисментами его поклонников.
Однако те мечты длились недолго. Два года спустя – всего через несколько дней после их годовщины – он вступил в конфликт со вторым бейсменом команды противника. Ему выбили колено, сразу ставшее бесполезным; требовались годы реабилитации, прежде чем оно снова стало бы функционировать, как положено.
У Уолтера отняли цель в жизни, он превратился в оболочку человека, в обычную шелуху. Он заполнял вакуум в душе, постоянно набивая своё тело едой, всевозможными закусками и помоями. Луиза возмущалась, оплакивая разрушение его когда-то атлетической фигуры. Его тело раздулось, особенно пузо; когда-то плоский, как стиральная доска, живот теперь успешно прятал от его взгляда ноги; их супружеские проблемы росли по экспоненте.
В день их девятой годовщины он получил бумаги на развод. Выбранный момент его вообще не волновал; он уже перешагнул этот рубеж. Уолтер знал, что в последнее время у неё был другой мужчина, но это не имело никакого значения. Он хотел, чтобы она ушла; она была всего лишь символом его разрушенного прошлого, разбитой мечты, которую уже нельзя собрать воедино.
Это произошло десять лет назад. Событий за всё это время было немного. Он работал на заправочной станции, получая денег, которых хватало лишь на то, чтобы оплачивать квартиру и затариваться «Твинкис» и «Поп-Тартс». В свободное время он смотрел бейсбол по кабельному телевидению. Он ходил на игры «Ред Уингз» каждый раз, когда они играли в городе. Раз в год он ездил в Нью-Йорк, чтобы посмотреть игру «Янкиз». Во время межсезонья он следил за зимней лигой, подписываясь на новостные рассылки каждой из команд.
Год за годом его жизнь протекала по этой однообразной схеме. Однообразие успокаивало его, подпитывало его, позволяло сохранить умиротворённость. Покуда жизнь двигалась по чёткой, привычной схеме, он мог мириться с ней.
Теперь же всё кончилось; происшествие на парковке прошлой ночью всё изменило. Ему надоела та инертность, с которой он решал проблемы. Он хотел снова ощущать себя живым, как он ощущал себя, когда играл в Игру. Боже, казалось, это было сто лет назад; он чувствовал себя разлучённым со своим прошлым, будто всё это происходило с другим человеком. Конечно, ведь он имел так мало общего с тем человеком; его бейсбольное воплощение легко бы нахерачило этой шпане.