— Пожалуйста, дорогой, пожалуйста… не заставляй меня любить тебя еще сильнее. Это… пугает меня, не потому, что я боюсь… но потому, что это так… совершенно… так поразительно!
Тогда он взял ее руки в свои и подносил их поочередно к губам.
И оба не могли унять дрожь от переполнявших их чувств.
— Я обожаю тебя, — молвил он, — и потому, думая прежде всего о тебе, а не о себе, отведу тебя обратно, но я постараюсь решить эту проклятую проблему как можно быстрее!
Категоричность, с какой он произнес эти слова, так изумила Пепиту, что она в эту минуту поверила: несмотря на кажущуюся невозможность выхода из данной ситуации, он все-таки найдет выход — не только благодаря своей силе, но и во имя их любви.
Пепита, пребывающая во власти испытанного чудесного переживания, неохотно встала.
Торквил поднялся тоже, и она, восхищенно глядя на него, думала, как он прекрасен в своем килте и бархатной куртке с кружевным жабо вокруг шеи.
Лунный свет изливался на них, и ей казалось, будто звезды окружают его голову и придают ему силу, способную преодолеть любые преграды и трудности.
Он вновь привлек ее к себе, на этот раз очень мягко, без той бури страсти, через которую они только что прошли.
Он поцеловал ее в губы, но в этом поцелуе не было жгучего огня — только нежность, от которой глаза Пепиты наполнились слезами.
— Верь в меня и доверься мне, — сказал он, — и с Божьей помощью мы вместе победим.
Она взяла его под руку, и они медленно пошли по лесной тропинке по направлению к замку.
Глава 6
Следующий день был воскресным.
Когда Пепита готовила Жани, чтобы идти в кирку , в комнату примчался Рори — показаться ей в килте, который он надел впервые.
Миссис Сазэрленд поведала Пепите, что достала одежду, которую носили Алистер и его брат, будучи детьми, в полной уверенности, что Рори будет экипирован полностью, включая спорран и маленький скин.
Облаченный в национальный наряд, Рори был очень доволен собой.
— Теперь я выгляжу настоящим шотландцем! — гордо воскликнул он. — Попадись мне сейчас любой сасенак, я сражусь с ним моим скином!
— Я — — сасенак, — тихо сказала девушка.
— О, я не имел в виду тебя, тетя Пепита, — уточнил Рори. — Я люблю тебя, и кем бы ты ни была, ты всегда будешь моей самой любимой тетей.
Пепита рассмеялась.
— Это очень большой комплимент, особенно если учесть, что я единственная тетя, которая у тебя есть!
Но Рори уже не слышал.
Он стоял перед зеркалом и восхищался своим спорраном, уменьшенной копией споррана, который носил его дед днем.
— Я тоже хочу носить килт, — жалобно пропищала Жани.
— Если я смогу купить тартан, то сошью тебе килт, — пообещала Пепита, — но ты и так очень хорошенькая.
Это была правда.
В своем розовом платьице и шляпке, украшенной крошечными розочками, она выглядела как маленький цветок.
Казалось невозможным, чтобы даже такой жестокосердный человек, как герцогиня, мог не любить ее.
Они отправились в кирку, расположенную недалеко от замка, в трех экипажах.
Рори ехал вместе с дедом и герцогиней, Пепита и Жани — с леди Рогарт и ее мужем.
В последнем экипаже сидел Торквил с тремя другими гостями.
По приезде в кирку Пепита с Жани оказались на второй скамье, позади герцога, герцогини, Рори и Торквила.
Когда она преклоняла колени для молитвы, ей было трудно отвлечься от этого мужчины впереди нее; и во время службы ее взор невольно возвращался к его широким плечам и аккуратно подстриженным сзади волосам.
От того, что он был рядом, она чувствовала, как любовь поднимается внутри нее, наполняя не только ее молитвы, но и все ее существо.
Кирка была очень суровая, аскетическая, и на священнике Пепита не увидела стихаря — лишь черную сутану.
Этот сухопарый пожилой человек с жесткими чертами лица взошел на кафедру.
Пепита ожидала услышать проповедь, порицающую грешников и угрожающую им страшными карами в грядущей жизни.
Однако его проповедь была посвящена длинному перечню беззаконий, творимых когда-то англичанами по отношению к шотландцам.
Она поняла, он говорит о том, что произошло, когда шотландцы потерпели поражение в битве при Калодене, о их страданиях в последние годы.
У них отнимали не только земли и оружие, но даже тартаны и килты.
С ними обращались жестоко, думала она, в этом нет никакого сомнения.
Но все это преподносилось так, будто произошло вчера, и ей самой уже трудно было осознать, что упоминаемые события принадлежали древней истории и не осталось живых свидетелей, которые могли бы помнить о них.
По мере того как священник продолжал и дальше возбуждать, по ее мнению, чувства слушателей против англичан, она все больше впадала в отчаяние, понимая, что будет лишена возможности когда-либо выйти замуж за Торквила, как бы он ни старался.
Разве сможет она жить в обществе, где ее не только станут презирать и ненавидеть, но, как англичанку, сочтут ответственной за жестокости, совершавшиеся свыше ста лет назад до ее рождения?
Более того, как смогла бы она приводить своих детей в церковь, где они будут слушать воскресенье за воскресеньем подобные проповеди, зная, что каждое слово обвиняет их мать в принадлежности к преступной нации, по разумению прихожан?
«Это безнадежно», — непрерывно твердила она, вновь убеждаясь в необходимости скрыться.
Когда наконец проповедь закончилась, она склонилась для молитвы, и ей с неимоверным трудом удалось сдержать слезы и не позволить им катиться по щекам.
Обратно они ехали в таком же порядке, и Пепиту мучил один-единственный вопрос: чувствует ли Торквил, что союз между ними невозможен?
Нападки священника на англичан были столь оскорбительны и несправедливы по отношению к ней, что всю дорогу в экипаже она ощущала себя глубоко несчастной и силилась не зарыдать в голос.
Но к тому времени как привела в порядок Жани и Рори и вымыла им руки перед ленчем, она уже обрела контроль над собой.
Она вошла в гостиную с высоко поднятой головой, в глазах ее светился вызов.
Она не унизится перед шотландцами, что бы они ни испытывали к ней.
И тем не менее, когда они сидели за огромным столом в столовой во главе с герцогом, выглядевшим стопроцентным вождем клана, она поняла, что не может ожидать милосердия от нации, которая не забывает ничего.
Последние гости, прожившие несколько дней в замке, должны были отбыть после этого ленча.
Пока они обсуждали обратный маршрут в разные концы Шотландии, Торквил сказал Рори:
— Мы с тобой тоже совершим путешествие сегодня попозже.
— Куда? — поинтересовался мальчик.
— Я хочу свозить тебя к голубиным гротам.
— Я слышал о них от дедушки, — тотчас оживился Рори. — Мы возьмем ружье, чтобы выгнать птиц из гротов?
— Так как сегодня воскресенье, нам придется ограничиться собственными голосами, — ответил Торквил. — И уверяю тебя, если мы закричим изо всех сил, они вылетят и исчезнут с такой скоростью за краем утеса, что ты не успеешь сосчитать их.
— Я попробую! — воскликнул Рори.
— Будь осторожен, Торквил! — предупредил герцог.
— Помни, если лодка ударится о скалы и перевернется, даже сильнейшему пловцу не преодолеть течение потоков в том месте.
— Я не забыл, — улыбнулся Торквил. — Я был там столько раз, что основательно изучил каждую скалу и каждое опасное место на протяжении по крайней мере пяти миль вдоль берега.
Рори так не терпелось увидеть гроты, что он не мог поостыть и переключиться на что-либо иное, пока они не отправятся туда.
Торквил решил передвинуть чаепитие на более раннее время, и Пепита с Жани присоединились к ним за чайным столиком, когда еще не было четырех часов.
— Я тоже хочу поплавать на лодке! — заявила Жани, как только узнала, чем будет заниматься брат.