Основная цель этой книги — показать историю глазами тех, кто наблюдал, как она творилась, чтобы создать яркую и поистине живую картину прошлого. Многие из приведенных в книге текстов написаны непосредственно по следам событий или же некоторое время спустя, когда события уже были осмыслены; тем не менее они, конечно, содержат неизбежные преувеличения и ошибки. Надо признать, история открывает перед нами возможность судить, насколько истинным является то или иное свидетельство. Ни один из текстов этой книги не лишен личного отношения к происходящему, однако тяжелее всего определить истинность тех, где рассказчиком выступает записной лжец или человек, привычный к «перекраиванию» истории на собственный лад, а не невольный исказитель. Таков советник королевы Марии сэр Джеймс Мелвилл, который больше рассказывает, как предупреждал королеву относительно благоволения Давиду Риччо, чем вдается в подробности убийства последнего; таков и неприкрытый ура-патриотизм «Таймс» в отчете о затоплении «Звезды Арандоры» в годы Второй мировой, когда якобы ссора между немецкими и итальянскими военнопленными стоила жизни прочим пассажирам.
Несмотря на то что сегодня мы сознаем, сколь богатые пласты истории еще ожидают исследования или таятся в свежеобнаруженных документах, антология, подобная нашей, опирающаяся на повествовательные тексты, вряд ли может использовать эти открытия для ранних периодов истории. В результате для рассказа о многих ранних событиях выбраны тексты комментаторов, к которым на протяжении столетий обращались историки, будь то хроники Аилреда из Риво, Уильяма Мальмеберийского, Уолтера Боуэра или Матвея Парижского; впрочем, там, где это представлялось возможным, я искала и в них позицию простого человека.
Изучая многие ранние документы и ранние переводы с латыни, сталкиваешься с той трудностью, которую литературный критик Генри Маккензи обнаружил в сочинениях молодого Роберта Бернса, — с едва ли не полной непостижимостью языка шотландцев. Чтобы сделать эти тексты доступными, я перевела их на современный язык. В некоторых ранних документах мы находим удивительно прозрачный язык; это означает, что они были в свое время переведены с латыни.
Истинная автобиография Шотландии, пусть безмолвная, скрывается в ее горных формациях и хребтах, в ее вулканических скалах и утесах из песчаника, в ее кернах, названиях, руинах древнейших поселений, где впервые на территории страны зазвучали человеческие голоса. Руны, вырезанные викингами на Маэс-Хоув, читаются как граффити: «Хермунд с кровавым топором вытесал эти руны», «Ингибьерг — прекраснейшая из дев», «Здесь останавливались искатели Иерусалима». Можно бесконечно размышлять о характерах людей, которые вырезали эти надписи. Но это все же не более чем шепотки прошлого. Подобно древнейшим руинам, они искушают, однако не могут утолить любопытство.
К тому времени, когда появились хронисты, свидетельства о событиях уже нередко записывали те, кто слышал их из уст детей или внуков очевидцев. До некоторой степени они предлагают лишь упоминание о том или ином факте, обернутое, так сказать, в пелену наслоившихся впечатлений и предубеждений. Порой же и столь ненадежный свидетель, как поэзия, ухитрялась донести до потомков ценные исторические сведения. Баллады шотландской границы, представленные в антологии балладой о сэре Патрике Спенсе, записанной после того, как корабль Норвежской девы затонул в виду побережья Шотландии, отлично выражают чувства и переживания людей той эпохи; если нельзя положиться ни на что другое, можно быть уверенным, что настроения баллад в полной мере соответствуют настроениям в тогдашнем обществе.
Хронисты неизбежно повествовали больше о схватках, чем о домашних событиях, каковые, столь интересующие нас, у них не вызывали и толики любопытства. Поскольку история Шотландии и без того изобилует конфликтами, решавшимися ударом меча или веревкой палача, я старалась по возможности не включать в антологию такие тексты, иначе лязг стали и скрип виселичной петли были бы попросту оглушительными. То есть в антологии описаны далеко не все сражения и расправы — вовсе нет.