На следующее утро мы ушли из дома и вернулись только к вечеру, и так продолжалось пять дней… Мы с Дэниелом однажды утром пошли поиграть с соседскими мальчиками, а сестре было не до нас, потому что она присматривала за малышом; так что виделись мы редко. Все было хорошо, покуда не случилось одно происшествие, которое нас разлучило. Графиня Мюррей, имевшая особняк на Кэнонгейт, возвращалась в запряженном шестеркой экипаже, а моя сестра с малышом за спиной переходила улицу, и экипаж задавил их обоих. Сестра и брат закричали от ужаса, люди вокруг завопили: «Стой! Стой!», а графиня Мюррей потеряла сознание. По счастью, когда Китти и Александра поставили на ноги и осмотрели, выяснилось, что они целы, лишь напуганы. Их отвезли в дом графини и надлежащим образом о них позаботились. Потом леди Мюррей приставила к Александру няню, а некий мистер Вернон, англичанин, дворецкий лорда Мюррея, получивший от своего хозяина немалый достаток, взял сестру в услужение и приодел ее. Так мы расстались с Китти и Александром. Что же до нас с Дэниелом, мы продолжали попрошайничать и играть, скитались по стране, ночевали на сеновалах и в амбарах; в городе же мы спали на лестницах, ведь в Эдинбурге, как и в Париже с Мадридом, многие большие семейства живут на одной лестнице. Свою дверь они закрывают, зато общая дверь всегда нараспашку. В то время бедные дети, каковых после восстания было множество, верили, что врачи приходят по ночам и забирают спящих, а рты им заклеивают пластырем, чтобы они не кричали, а потом расчленяют… Так что когда мы ночевали на лестнице, один спал, а другой нес дозор.
Позднее Джон Макдональд был слугой, ливрейным лакеем и цирюльником, услугами которого пользовалась знать по всей Европе. Он прославился и как первый лондонец, укрывшийся от дождя под зонтом.
Предрассудки и наказания, 1754–1777 годы
Преподобный Джон Милл
Ревностный христианин, шетландский священник Джон Милл вел дневник, в котором о дьяволе рассуждал столь по-свойски, как если бы тот был одним из его прихожан. Второй отрывок из его дневника поистине ужасен.
Я оставил жену в Лервике, покуда дом не приведут в порядок; почему-то я полагал, что женитьба избавит меня от большинства житейских затруднений, но вскоре выяснилось, что это вовсе не так. Стоимость ремонта дома возросла, однако с этим мы справились. Куда тяжелее нам пришлось с напыщенными и вороватыми слугами, которые тащили все, что попадалось под руку, словно были дикарями, а не добрыми христианами. Моя жена, будучи изящного телосложения, не могла вынести этакого поведения со стороны людей, которые словно не боялись ни Господа, ни хозяина. По счастью, отыскался способ распорядиться землей, и я рассчитал всех слуг, кроме одного, из-за чего доход увеличился, а забот стало меньше. Я также прилагал немалые усилия, чтобы стать своим для паствы, и это привело к благоприятному исходу, хотя и было нелегко. Обстоятельства вынуждали меня бороться с многочисленными суевериями, особенно в отношении причастия, каковое паства моя воспринимала как наделение колдовскими амулетами, дарующими избавление от грехов; и тот довод, что подобное лишь усугубляет их греховность, нисколько не помогал развеять иллюзии. Местные жители не желали меня слушать, пусть даже Господь насмерть поразил молодого парня, который, как говорили, пришел в церковь, хотя сам предавался блуду, и пусть я увещевал прочих внять сему примеру и покаяться в грехах.
Сатана же бесчинствовал и овладел двумя бедными женщинами и одним мужчиной. Одна из этих женщин была глухонемой и никак не отзывалась на все мои слова; когда же знакомая жестами справилась у нее, что сие значит, она ответила, что дьявол запрещает ей говорить, что я и подозревал. Но потом дьявол заговорил ее устами… Он сказал, что я обманул его, на что я назвал его отъявленным негодяем (каков он и есть, разумеется) и прибавил, что никогда и никому не лгал и лгать не намерен. Когда же я вновь обратился к бедной женщине, он велел мне оставить ее в покое — дескать, она принадлежит ему. Я отвечал, что он не получит никого, покуда душа не окажется проклятой. Когда я молился, он препятствовал мне, но замолкал после нескольких фраз. Бедная женщина наконец оправилась и немало изумилась, когда ей объяснили, что она грубо разговаривала со мной; она не ведала, что ее устами говорил враг рода человеческого. С другой бедной женщиной случилось почти то же самое, и, будучи одержима бесом, она родила дитя, совершенно не испытывая боли.
В июне сын мистера Джеймса Спенса из Мид-Йелла, во время школьных занятий в одиночку, хотя ему было всего 7 или 8 лет, взобрался на утес Самберг-Хед за птичьими яйцами, но сорвался и упал в море; тела не нашли, потому что, должно быть, его унесло речением. То, что это случилось в субботу, должно послужить предостережением старым и малым, в особенности же семейству Спенсов, ибо здесь мало почитают заповеди Божьи, в том числе и насчет дня отдохновения от трудов.
Шотландский театр, 1755 год
Преподобный Александр Карлайл
Трагедия Джона Хоума «Дуглас», поставленная в Лондоне в 1756 году и ставшая любимой пьесой актрисы Сары Сиддонс, потрясла публику. Однако слава к Хоуму пришла далеко не сразу. Друг драматурга священник Карлайл вспоминал в автобиографии, как они с Хоумом отправились в Лондон, чтобы показать пьесу импресарио Гаррику. Из рассказа Карлайла создается впечатление, что все прошло на удивление гладко, однако за помощь Хоуму он впоследствии подвергся преследованию со стороны церкви, а Хоум, тоже священник, предстал перед Советом шотландской церкви и был лишен сана.
Шесть или семь священников… выехали снежным февральским утром в направлении Вулерхохеда. Прежде чем добрались до места, мы выяснили, что наш бард не позаботился подобрать подходящее вместилище для своего творения и совершенно не думал о том, каким образом представить его искушенным судьям… Трагедия лежала в кармане его плаща, в другом кармане помещались чистая сорочка и ночной колпак, словно уравновешивая друг друга, и это, конечно, было небезопасное хранилище. Наш друг… не подумал купить пару баулов, когда мы проезжали Хаддингтон. Мы сочли, что, быть может, Джеймс Ландрет, холостой священник в Симприне и клерк синода, располагает подходящей шкатулкой, ведь он же как-то передает в синод свои записи; единодушно мы свернули с дороги и полмили спустя уже были у Джеймса, какового, поначалу скрыв свои истинные намерения, убедили присоединиться к нам, а потом спросили, неужели он позволит нашему дорогому другу мистеру Хоуму везти рукопись в кармане на протяжении 400 миль. Быть может, продолжали мы, он отдаст мистеру Хоуму свой баул, а в Вулере тот купит собственный. На это мистер Ландрет охотно согласился. Но пока навьючивали пони, ему пришлось выдержать еще одно испытание: Капплз, у которого, как всегда, не оказалось денег, хотя он тоже был холост и получал вдвое больше Ландрета, увлек последнего в соседнюю комнату и долго с ним о чем-то договаривался, так что мы стали выражать нетерпение. Впоследствии мы узнали, что Капплз, располагая всего четырьмя шиллингами, требовал у Ландрета полгинеи, чтобы покрыть дорожные расходы. Честный Джеймс, зная, что Джон Хоум, если не купит собственный баул, вернет ему его собственность, охотно согласился на первую просьбу, но, помня, что Капплз никогда не возвращает долг, вовсе не желал расставаться с деньгами. Когда же он в конце концов сдался, мы продолжили путь… По счастью, река Твид была спокойной, и мы пересекли ее вброд у замка Норэм; а к четырем часам дня добрались до Вулера, где наскоро перекусили, ибо в те дни это был совсем крохотный городок; впрочем, добрая компания скрашивала нам тяготы пути.