На берегу Тайна стоит старая церковь аббатства, которая унаследовала от своей предшественницы — еще более древней церкви — название «Лотианская лампада». Ее ажурный шпиль вызывает в памяти шпиль эдинбургской церкви Святого Жиля или же знаменитое «Око Севера» в Ньюкасле.
В Хаддингтоне я повстречался с могильщиком, который — в лучших шекспировских традициях — оказался улыбчивым, жизнерадостным человеком.
— Так все-таки Джон Нокс родился здесь или в Морэме? — поинтересовался я у него.
Мой собеседник ткнул пальцем в сторону могучего дерева на противоположном берегу реки. Считается, что его посадили по велению Карлейля на том самом месте, где некогда стоял дом знаменитого проповедника.
— А как вы считаете, — хитро сощурился могильщик, — стал бы Томас Карлейль тратиться на то, чтобы посадить дерево и возвести вокруг него ограду, если бы не был в этом уверен? Как вам известно, Джейн Уэлш являлась прямым потомком Джона Нокса…
Поговорив о смерти вообще и смертности в частности (беседа протекала все в той же шутливой манере), я распростился с этим жизнерадостным оптимистом и направился к могильной плите, которая более всего трогает сердце в Хаддингтоне. В разрушенном нефе церкви Святой Марии покоится прах блестящей красавицы Джейн Уэлш Карлейль. Полагаю, пятьдесят лет совместной жизни со столпом философии нелегко дались этой женщине. Даже если учесть, что замуж она выходила, по ее собственному признанию, движимая честолюбивыми устремлениями, у Джейн все же был собственный характер, который постоянно приходилось смирять в угоду знаменитому мужу.
Следует сказать, что в конце жизни Карлейль сильно тосковал по жене. Он приходил под ее окна — старый человек с разбитым сердцем — и часами простаивал в ожидании, словно надеясь, что милая рука, как прежде, раздвинет занавески. Подобно беспокойному призраку, он наведывался в сумерках в старый разрушенный неф для того, чтобы запечатлеть поцелуй на холодном камне и излить свое отчаяние в строках, возможно, самых трогательных, какие муж когда-либо посвящал жене.
За время своей светлой жизни она пережила больше горестей и печалей, чем любая другая женщина. Однако она неизменно проявляла редкостную непобедимость духа, способность разбираться в людях и благородную сердечную преданность. На протяжении сорока лет она была любящей помощницей своему мужу, словом и делом поддерживая его во всех достойных начинаниях. Она умерла в Лондоне 21 апреля 1866 года, и вместе с ней ушел свет из его жизни.
Таким образом, на долю могильной плиты пришлась та толика теплоты и нежности, которые — будь они выражены раньше — могли бы украсить жизнь его милого «пересмешника» и сделать бедную Джейн куда более счастливой.
Мне кажется, что иные места (как и некоторые люди) на самом деле вовсе не существуют. Часто заранее сложившееся мнение или впечатление оказывается куда более привлекательным, чем грубая реальность. Так, у меня давным-давно сложилось определенное представление о Данбаре. Я воображал его в виде романтического утеса — нечто вроде шотландского Тинтагеля, — который стоит, окутанный туманом, среди седых волн Северного моря. Картину дополняли шум прибоя, завывание ветра и тоскливые крики чаек, прячущихся в сером мареве. В моем представлении на вершине утеса громоздились развалины величественного замка: высоченные стены, возникающие ниоткуда и уходящие в никуда; каменные ступени, уводящие в звездное небо; высокие оконные проемы, где темными ночами зажигаются призрачные огни. Таким мне виделся замок, в котором давным-давно искала прибежище (и, возможно, спасала свою жизнь) несчастная Мария Стюарт.
Очутившись впервые в Данбаре, я сразу же поинтересовался, где же замок. И человек, оказавшийся поблизости, ответил мне с тем великолепным, неподражаемым юмором, что отличает всех шотландцев:
— Эй, парень, да ты смотришь прямо на него.
Да, я смотрел, но не видел никакого замка! На моих глазах три милые девушки в зеленых купальных костюмах плескались в круглом бассейне, построенном прямо на берегу моря. Доска объявлений бесстрастно сообщала, что температура воздуха составляет всего пятьдесят восемь градусов по Фаренгейту[29]. К тому же шел дождь. По громкоговорителю передавали веселую мелодию, очевидно чтобы подбодрить купальщиков.
В растерянности устремив взгляд за бассейн и примыкавший к нему павильон, я разглядел наконец обломок ржаво-красной скалы, и на ней — остатки невысокой стены, подобной тем, что можно наблюдать в заброшенных деревнях. Даже самый робкий мальчишка без усилий преодолел бы такое препятствие. Время и неприятельские пушки поработали на славу. Эти жалкие обломки — все, что осталось от некогда неприступной твердыни. Вот она, крепость, в которой скрывалась Мария Стюарт и откуда она вышла, чтобы разыграть последний акт трагедии…