Я часто замечал, что аукционный зал способствует проявлению худших свойств человеческой натуры. Даже «Кристис» провоцирует лучших людей на приступы жадности, и от гинеи к гинее нарастает тайное, но настойчивое чувство стыда и неловкости. Бизнес, основанный на том, чтобы завладеть чужим имуществом, определенно нельзя назвать чистым. А в просторном зале, ставшем свидетелем трагедий и триумфов старинных семейств» ныне толпятся люди в котелках и с дорогими трубками. Кажется, что в каждой тени скрывается возмущенный призрак прошлых обитателей и гостей. Ужас смерти и забвения и унижение ощущались в этом замке столь остро, что я едва не поспешил уехать прочь.
Однако я не устоял перед искушением понаблюдать за тем, как прибывшие простукивают дубовые панели, переворачивают вверх ногами стулья или наводят лупы на образы негодующих предков. Невысокий еврей стоял перед каменным резным фамильным гербом, размещенным в бальном зале над камином.
— И какой в этом толк? — недовольно поинтересовался он визгливым голосом. — Это не продашь, даже американцам. Я бы и пяти баксов не дал.
А геральдические звери отважно поддерживали гербовый щит, и в их горделивой осанке ничто не показывало, что битва уже проиграна.
Я бродил по череде пустых комнат, заглянул в просторную спальню, из которой открывался прекрасный вид на озеро, здесь впервые увидели свет многие наследники прославленной фамилии, потом зашел в библиотеку, в которой столетиями сквайры собирали классические труды в переплетах из темной телячьей кожи, а потом спустился в лабиринт подвалов, где поколения дворецких выбирали лучшие вина, снимая пробы. Как любое смертное ложе, этот дом был исполнен печали.
Некие зловредные духи старого замка, вероятно, вошли в меня, и я совершил настолько абсурдный поступок, что мне неудобно даже признаваться в нем. В замке были лифты, доходившие до четвертого этажа, и там, наверху, мрачно осматривая пустующие спальни, ни в одну из которых уже никто больше не приведет невесту, я вдруг услышал голос аукциониста:
— Сейчас мы подошли к лоту восемьсот четыре, — сказал он. — Это великолепный лифт фирмы «Отис» с дубовыми панелями, в прекрасном состоянии.
Среди собравшихся прокатился рокот, а затем я услышал, как аукционист шагнул в кабину и закрыл дверь. Устоять перед соблазном было невозможно. Я осторожно нажал на кнопку и сбежал. Снизу донесся радостный смех, когда аукционист внезапно, на глазах изумленной аудитории поплыл наверх. Через щель приоткрытой двери спальни я видел, как он вышел из лифта на пустую площадку — грубоватого вида мужчина в деловом костюме и с гвоздикой в петлице. Он выглядел так, словно собирался на свадьбу, а не на похороны. Так старинный дом сыграл последнюю шутку с продававшим его аукционистом; и мне показалось, что даже спальня, в которую я зашел, улыбалась мне в ответ, а давно опустевшие детские заливисто смеялись.
— Любопытно, — заметил один из помощников аукциониста, — есть предание, что этот замок будет гореть три раза. С норманнских времен здесь были два пожара, а третий так пока и не случился. Никто не хочет покупать дом. Придется сносить. Местные сочтут взрыв динамита третьим предсказанным пожаром, так что пророчество наконец осуществится… А теперь, дамы и господа, лот одна тысяча сорок два, прекрасная дверь подвала…
После некоторых колебаний один из брокеров произнес:
— Полкроны…
Я миновал ворота и вновь оказался на дороге, опечаленный и встревоженный, ведь эти старинные семьи, которых налоги вынуждают балансировать между жизнью и смертью и отказываться от своей вековой собственности, суть часть корневой системы той Англии, которую я люблю. Они исчезают медленнее, чем отправлявшиеся на гильотину французские аристократы, чтобы освободить пространство для той Англии, которую еще никто не видел. Это конец целой эпохи, даже в худшие времена сохранявшей хорошие манеры.
Когда я тронулся в путь, вернулось чувство голода. Я въехал в Карлайл, где все ужинали. Я видел девушек, объедавшихся в чайных. Перед пивной стоял крупный, рыжеволосый мужчина, поедавший огромный сандвич, он запихивал его в рот и откусывал громадные куски, наблюдая за тем, как отправляется автобус в Дамфрис. Стадо коров брело на север, прямо по улице Карлайла, и одна из них взглянула на меня, не переставая жевать. Но мой разум был сосредоточен на слове «чай» и на том, как бы поскорее заказать яичницу, а потому я нажал на акселератор, уверенно направляясь в сторону Шотландии.