Когда мы читаем некоторых старых авторов, нам кажется, что они — на нашей стороне, готовы поддержать нас и решить наши проблемы. Среди них Мильтон и Мередит, но прежде всего Карлейль. Каков бы ни был предмет — «Сартор», «Бриллиантовое ожерелье», эссе о шотландцах или Джонсоне, — всегда возникает это чувство. Можно говорить о любой из его тем, сколь угодно далекой от войны; но при этом понимаешь мрачную неизбежность и простейшие суждения об основных качествах людей и наций. Когда читаешь Карлейля, ощущаешь, что никогда не сдашься.
Я продолжил свой путь к Дамфрису, размышляя о Карлейле и о гении Шотландских низин. Число людей, поднявшихся из жилищ, подобных Дому с аркой, и вступивших в большой мир, просто невероятно. Возьмем только графство Дамфрис. Низины Шотландии по праву могут гордиться своими детьми. В этом краю выросли не только Томас Карлейль, но и «Восхитительный Крайтон», родившийся, по воле Джеймса Барри, в Эллиоке в приходе Сан-кухар; Уильям Патерсон, автор проектов Английского и Шотландского банков, родившийся в Скипмире в приходе Тинвальд; Томас Телфорд, великий инженер, родившийся в Вестеркирке в Эскдалемуире; доктор Джеймс Карри, биограф Бернса, родившийся в Киркпатрик-Флеминге; божественный Эдвард Ирвинг, родившийся в Аннане; поэт Аллан Канингем, родившийся в Блэквуде в приходе Киркмаоэ; исследователь сэр Джон Ричардсон, родившийся в Дамфрисе; Джеймс Хислоп, автор «Камеронской мечты», родившийся в Дэмхеде… О да, список этот можно продолжать! Но вполне достаточно, даже для Низин…
Когда солнце уже клонилось к закату, я въехал в Дамфрис.
О вы, кто любит Шотландию! Как рассказать вам о том, в какой шок поверг меня Дамфрис?
Мили назад, среди холмов Камберленда, я рисовал в воображении картины той комнаты, что ожидает меня здесь: старинный тяжелый буфет, ранневикторианские стулья, исторические гравюры, маленькая, веснушчатая горничная-горянка. Ни одна из этих деталей сама по себе не была для меня драгоценной, но все вместе они создавали образ несокрушимой устойчивости древней приграничной гостиницы, навевавшей множество приятных воспоминаний о Шотландии.
Однако я вошел в комнату, которую можно встретить где угодно. Стены обшиты панелями из мореного дуба. Изображения Йорка и несколько красочных канадских пейзажей скалистой местности. Высокая, эффектная официантка, которая могла бы служить где-нибудь в посольстве, положила передо мной напечатанное меню, и только тогда я окончательно осознал — с болью в сердце, — что в отеле провели реконструкцию с учетом современных требований. Исчез огромный буфет красного дерева, исчезли колокольчики для вызова прислуги, которые вечно не звенели, исчезли старинные гравюры и викторианская мебель, а вместе со всем этим исчезла индивидуальность, уступив место царящему ныне повсюду богу Единообразия.
Я был слишком опечален, и особенно удручал меня мореный дуб, вытеснивший следы викторианского стиля в наивной попытке вернуться к эпохе Тюдоров, а потому забыл заказать «яичницу из трех яиц». В легкой панике я заметил, что многообразие булочек и сортов хлеба, которые всегда красовались на приставном столике, теперь заменено мисками с темным, сморщенным черносливом и пестрым фруктовым салатом, нарезанным огромными ломтями. Я испытал то чувство, которое возникает у человека, храбро преодолевшего тяжкие испытания и опасности, чтобы увидеть любимую бабушку, и вдруг увидевшего, как она лихо развлекается в коктейль-баре.
Я могу быть не меньшим сибаритом, чем какая-нибудь американская вдова, и, останавливаясь в одном из отелей сети «Ритц», выступаю в качестве немилосердного критика водопроводной системы и того, что называют загадочным словом «услуги»; однако я остаюсь одним из последних поклонников уродливых, мрачных, неудобных, неэффективных и весьма нелепых старых сельских гостиниц — едва ли не единственного уцелевшего напоминания об эпохе конного транспорта. Если такое могло произойти в Дамфрисе, городе, который я считал одним из самых ревностных поборников мебели из красного дерева и отсутствия центрального отопления, следует с горечью признать, что пора попрощаться с милыми сердцу старинными уголками света, где человек еще недавно имел возможность забыть о глупостях прогресса.
Каким неблагодарным делает человека разочарование! Эффектная официантка подала мне чай невероятной красоты и аромата. Два яйца-пашот, развалившись, брюзгливо взирали на ломтики золотистой пикши. Ярко-желтые, словно глаза среди молочных озер, они напоминали пятна солнца на чешуе форели. А еще был джем из города Данди. В нем с новой силой благоухали заключенные в стеклянные банки роскошные сады Блэргоури! Меня щедро оделили овсяными лепешками. Рядом появился и горшочек меда. А затем, наконец, и хлеб со смородиной!