– Овес мы оставили на завтрак, – ответила она гораздо веселее, чем было у нее на душе.
Они обменялись взглядами.
– Я просто плохо спланировала поездку, – солгала она, не желая открывать ему всю глубину их нищеты. – Надо было запастись провизией в Инвергэр-Виллидж.
– Надеюсь, ты сделаешь это завтра, – отозвался он, наливая себе очередной стакан вина.
Она прикусила язык и не сказала того, что могла бы: «Брат, у нас совсем нет денег, и уже давно. Единственное, что может нас спасти, – это продажа Гэрлоха».
Он никогда не спрашивал ее, сколько она унаследовала от Брюса и сколько стоит содержание их дома в Инвернессе. Возможно, он точно так же не станет интересоваться деньгами, которые нужны, чтобы подготовить Гэрлох к приезду американцев. На этот вопрос ответ очевиден: денег нет. Придется ей развлекать гостей выдумками и, что называется, ловкостью рук.
Молитвы, кстати, тоже не повредят.
У Фергуса, однако, есть оправдание: у него полно других забот, как, например, пережить тяжелейшее ранение.
Ее желудок снова заявил о себе во всеуслышание. Мысль о завтраке не покидала ее, а становилась только все более и более привлекательной, и не важно, что у них на завтрак будет одна овсянка.
Хелен, которая прежде лежала, уткнувшись лицом в подушку, повернула голову и несколько раз моргнула. Волосы пушились вокруг ее головы как нимб, на лице отпечатались складки наволочки. Шону этот вид поразил: обычно Хелен являла собой образчик опрятности.
– Как думаешь, сегодня он пришлет какую-нибудь еду?
Оказывается, они думали об одном и том же.
Шона улыбнулась:
– Если нет, придется вернуться в Инвернесс и продать брошь.
– Ты и вправду готова с ней расстаться? Это же единственная вещь, которая осталась тебе от матери.
Ну зачем она в минуту слабости рассказала об этом Хелен?
– Воспоминания не продашь.
– В пиршественном зале полным-полно оружия, – заметила Хелен.
Шона только кивнула.
Фергус, будучи лэрдом, и слышать не захочет о том, чтобы продать что-то из этих артефактов. Каждый меч, прошедший многие битвы, бережно отполированный, любовно заточенный, священен для него, равно как и щиты с вмятинами и пятнами крови. Каждый меч, каждый щит – это знак победы или смерти членов клана. В малой гостиной висят волынки, и на многих из них не играли со дня основания Гэрлоха. Трубы забиты пылью. А мехи превратились в лохмотья, но за них можно выручить несколько пенни.
Конечно, если Фергус не станет возражать. Он-то считает, что уж лучше пусть они умрут голодной смертью, но Гэрлох должен остаться неприкосновенным.
Хелен отбросила покрывало со своей половины постели. Вчера вечером у них не хватило времени, чтобы подготовить две спальни, и потому графиня и ее компаньонка делили этой ночью комковатый тюфяк в отсыревшей комнате. Хелен смотрела в пол, словно это помогало ей осознать реальность. Она заплела волосы в толстую косу и стала выглядеть намного моложе, чем обычно, – когда была причесана по всем правилам приличия.
– Что ж, соберем какой-никакой завтрак, – улыбнулась Шона, – а потом начнем убираться.
Хелен кивнула:
– Это поможет отвлечься от мыслей о еде.
Шона помедлила у ширмы и обернулась к Хелен:
– Спасибо тебе.
– За что?
– Что не жалуешься. Я знаю, ты не нанималась поденщицей для черной работы.
Хелен пожала плечами:
– Раз надо, значит надо. – На ее губах задрожала улыбка. – Ты графиня, однако я готова биться об заклад, что сегодня ты будешь работать засучив рукава.
– Другого выбора нет. От Старого Неда толку мало, Фергус захочет помочь, но ему нельзя напрягаться.
Хелен встала.
– Значит, придется нам справляться своими силами.
Одевшись и позавтракав чем Бог послал, они приступили к уборке, и начали с пиршественного зала.
Помещение было огромным, оно занимало всю центральную часть Гэрлоха, зеркальным отражением его была малая гостиная, в которую вели высокие арочные двери в дальней стене. А здесь, в зале, члены клана собирались, чтобы урегулировать споры, заплатить годичную ренту или обсудить предстоящую битву.
Обстановка соответствовала прямому назначению помещения и не подразумевала излишнего комфорта. В углу, на небольшом, не выше фута, возвышении, стоял трон лэрда, вырезанный из дерева, некогда покрашенного, теперь краска облезла, а дерево потемнело от времени. У трона были широкие подлокотники, а на спинке красовался герб клана: пять поднятых копий, собранных лентой, с надписью на гэльском: «Ничего не бойся». Таков древний девиз клана Имри.