— О, я такая же заключенная, как и все.
— Что же ты натворила? — Катал перестал скрести на некоторое время, а теперь возобновил свою работу с гораздо большей энергией, пока ожидал ее ответа.
— У нас кончились деньги, когда отец погиб, и меня отдали в услужение. Я была служанкой в большом доме в деревне, когда пришло письмо с сообщением, что моя мама сильно больна. Хозяйка не отпустила меня, поэтому я убежала. Я взяла с собой немного еды и немного денег — но только то, что мне полагалось за работу. Меня поймали, прежде чем я добралась до дома. К тому же все равно было уже поздно, моя мама умерла, а меня приговорили к десяти годам каторги. Мой дядя, брат моей мамы, предлагал выплатить деньги, которые я взяла за еду, тоже, но моя миледи не захотела их принять. Мой дядя — моряк, и поэтому, когда он узнал, что меня будут транспортировать на «Геркулесе», поступил вторым помощником капитана. Он сказал, что это было несложно, никто из офицеров не хотел идти в море со Скиннером. Мой дядя говорит, что собирается подать на него рапорт, когда корабль вернется в Англию.
Казалось, Эми Макдональд ожидала, какое впечатление произвел ее рассказ на Катала. Когда никакой реакции не последовало, она протянула ему кружку с наполовину разбавленным водой ромом.
— А как ты сюда попал?
Между глотками, он рассказал ей свою историю, и она сочувственно кивала головой.
— Мой отец часто говорил мне о выселении. Пока он был на войне, это случилось с некоторыми его родственниками.
Катал вручил ей пустую кружку, и она отнесла ее в каюту. Напиток разлился теплом в его желудке, и он накинулся на пол коридора с усиленным рвением. Когда она снова встала в дверях каюты, он сказал, не прекращая работы:
— Что с тобой будет, когда мы доберемся до места каторги?
— Мой дядя говорит, что он позаботится, чтобы я попала в хорошую семью. А что будет с тобой?
Катал пожал плечами.
— Я еще не задумывался об этом, но я надеюсь, что отец, Мердо и я останемся вместе…
— Мердо — это такой высокий, рыжий, с бородой?..
Внезапно они услышали голоса около люка, ведущего вниз. Эми едва успела захлопнуть дверь каюты, как моряк, который определил Катала на эту работу, застучал, спускаясь но лестнице.
— Пошли, парень. Я думаю, на сегодня хватит. Пора отправляться вниз.
— Я почти все сделал. — Катал низко нагнул голову над скребком. Он боялся, что матрос учует запах рома.
— Гм! Ты, должно быть, усердно трудился, когда старший помощник двинулся в обход. Он говорит, что ты — единственный из всех, кто делает работу должным образом. Теперь это будет твоей постоянной обязанностью. Скиннеру трудно угодить. Давай, старайся и дальше, а я и мои друзья прибережем для тебя чего-нибудь во время кормежки, ладно?
Вернувшись в камеру, Катал отдал сыр отцу и Мердо, и они смаковали его так же, как и он. Мердо скептически отнесся к истории Эми Макдональд, но сказал:
— Я не пробовал такого сыра с тех пор, как сдохла наша корова. Не обижай эту девчонку, Катал.
Неожиданно опечалившись, он добавил:
— Интересно, что сейчас делает наша мать.
И сразу же удовольствие от лакомого кусочка испарилось, когда Энгус Росс подумал о жене и младших детях, которых он оставил в Гленелге.
— Мысли о вашей матери и остальных не дают мне спать ночью, Мердо, даже если я напоминаю себе, что не в силах им чем-то помочь. Все, что нам остается, это положиться на Энди и Хью Маккримона. Больше им никто не поможет.
Простак выжил после повторной порки, получив еще сотню ударов, только благодаря жалости матроса, в руках которого была «кошка». Удары падали на наименее покалеченные части тела несчастной жертвы, с минимальной силой, просто чтобы удовлетворить садистские наклонности старшего помощника. Но и при всем этом несчастный впал в бессознательное состояние прежде, чем процедура была закончена, и ропот возмущения заключенных стал настоящим ревом, среди которого слышались голоса женщин.
Дубинки, обрушившиеся на головы каторжан, не смогли заставить их замолчать, и Скиннер с красным от ярости лицом проорал, чтобы их отвели в трюм. Его команды повторили криком матросы, но заключенные не повиновались даже тогда, когда новый град ударов посыпался на них. Неистовое возбуждение пробежало по рядам закованных в цепи людей, но оно было недолгим. Скиннер позвал караульных матросов, и они, вооруженные абордажными саблями и мушкетами, окружили шумящих заключенных.
Повысив голос так, чтобы его слышали среди всего этого шума, старший помощник прокричал: