«Отворите мне темницу, дайте мне сиянье дня…»
* * *
1835
– Тебе надо почаще выбираться на балы и рауты, мон шер, – с улыбкой сказал Монго. – Ты чрезвычайно многое пропускаешь.
– Что же, например? – спросил Уваров.
Они стояли в бальной зале, однако сегодня здесь играла совсем другая музыка – плавная и неторопливая, располагающая к беседе. И гости вели себя подобающе: пили шампанское, курили сигары, шумно обсуждали новости финансовые и иные. Некоторые играли – в карты, шахматы, шашки. Сегодня в доме Никифоровых был светский раут, и только под этим предлогом Монго удалось вытащить нелюдимого Петра Алексеевича из его тихого жилья на Садовой улице, где Уваров обыкновенно коротал вечера за книгой. Теперь они сидели на диване и наблюдали за тем, как хозяйский сын Борис Романович мучит рояль. Борису Романовичу недавно исполнилось двадцать два, но он, к сожалению, все еще не понял, что музицирование не входит в список его талантов. Впрочем, к этому заблуждению Никифорова уже все привыкли, а кого-то его упорство даже умиляло – к примеру, бабушку, Тамару Григорьевну, которая, зажмурившись, с трогательной улыбкой внимала стараниям внука.
– Не хочу быть сплетником и не буду, – морщась, ответил Столыпин. – Сам все увидишь, если все соберутся.
– А Лермонтов приедет?
– Куда же без него… – загадочно улыбнулся Монго.
– Один? Или с компанией? – припомнив прошлогоднее знакомство, спросил Уваров.
– Той компании, что у него была, уже при нем нет… – сознался Столыпин.
– То есть… – начал было Петр Алексеевич, когда сзади послышался мягкий женский голос:
– Здравствуйте, Алексей.
Друзья разом обернулись. За диваном стояла дама лет тридцати двух-тридцати трех. Была она довольно хороша собой: правильные черты лица, кудрявые пшеничные волосы, спадающие на узкие плечи, и кожа, белая, точно фарфор… Однако более всего Уварова впечатлили темно-карие глаза незнакомки – они смотрели пристально, с интересом, немного вызывающе.
– Здравствуйте, Мария, – с теплом произнес Столыпин. – Кажется, мой вечер стал не так уж плох, раз мы с вами встретились.
– Ну, если вы измеряете успешность вечера в наших встречах, то – да, наверное, это так, – сказала Мария.
Она говорила с напускной серьезностью, но глаза ее смеялись. Миг – и взгляд переметнулся на Уварова. Ему тут же показалось, что смотрят не просто на него, а на его душу – через глаза.
– Представите вашего спутника? – попросила дама.
– Петр Алексеевич Уваров, – сказал Монго, мотнув головой в сторону товарища. – Мой старый знакомец, еще с детства. А это, Петр Алексеевич, Мария Ивановна Лопухина…
Уваров было улыбнулся, но, услышав фамилию красавицы, застыл. Ему тут же вспомнился несчастный жених Сушковой, которая втайне вздыхала по дерзкому и насмешливому Лермонтову.
«Неужто Мария Ивановна – сестра Алексея?..»
Внешне они, казалось, были совершенно не похожи, но фамилия и отчество говорили о многом – вряд ли в Санкт-Петербурге было так много Лопухиных, знакомых с Монго Столыпиным.
«Впрочем, всякое бывает. Пока же нельзя показывать, что я удивлен или излишне сосредоточен…»
– Вы напряглись, – словно в усмешку заметила Лопухина. – Отчего же?
– Просто… сражен вашей красотой, Мария Ивановна, – сглотнув подступивший к горлу ком, ответил Уваров.
Иронично, но он даже не сильно кривил душой: Лопухина действительно произвела на него самое благостное впечатление. Когда же ее пухлые губы тронула легкая улыбка, все внутри у Петра Алексеевича расцвело и запело. Казалось, Мария Ивановна светится, точно солнце – возможно, виной тому были ее волосы или кожа.
– Это вы у Алексея научились, так изящно льстить? – спросила Лопухина, глядя то на Монго, то на Уварова. – Или от природы наделены этим своеобразным даром?
– Дар Петра Алексеевича – всегда говорить правду, – сказал Столыпин. – Что он в очередной раз подтвердил.
– Да будет вам! – отмахнулась Мария. – Льстецы, один другого хуже…
– Или лучше? – наигранно изобразил удивление Монго.
Лопухина надула губы и явно хотела сказать что-то еще, но вдруг замерла, словно громом пораженная. Проследив, куда она смотрит, Петр Алексеевич увидел Сушкову. Катенька вертела в руках высокий бокал и мило беседовала о чем-то с двумя девушками примерно своих лет; обе были Уварову незнакомы. Почувствовав на себе посторонние взоры, Сушкова скосила глаза в сторону дивана и скривилась, увидав Лопухину. Дуэль взглядов не продлилась сколь-либо долго; потупившись, Катенька что-то быстро сказала подругам, и они втроем, лавируя между другими гостями, очень скоро растворились в пестрой толпе.