Он вывернул ей за спину руку, и девочка вскрикнула от боли. Затем Сильвио оценивающе оглядел меня с головы до ног.
— Как проходят репетиции? — подозрительно спросил он.
— Хорошо, — в один голос ответили мы с Аминой.
— Надеюсь, надеюсь. Канат под куполом по-прежнему остается одним из наших лучших аттракционов, и один Бог ведает, почему. Советую тебе привлекать сюда толпы зрителей, девочка. Не хотелось бы, чтобы шоу полетело псу под хвост и нам пришлось начинать все заново.
Угроза повисла в воздухе.
Все это время Грета не сводила с меня глаз, ее губы дрожали, широко раскрытые глаза умоляли меня что-то сделать. В конце концов Сильвио отпустил ее — вернее, толкнул так, что она отлетела к моим ногам.
— Во всяком случае, теперь этот уличный крысенок — мой страховой полис. Натаскайте ее, да побыстрее! — приказал он и вышел.
Грета же посмотрела на меня и произнесла те же слова, которые мы все время от времени говорим. Эти же слова она повторяла каждую ночь, когда я обнимала ее, когда она плакала во сне. Слова, которые она перестала произносить только сейчас. Слова, которые я тоже со временем перестала повторять. Когда перестала? Я не помню. Когда воспоминания о доме исчезли из памяти, превратившись в миф. Когда это жуткое место вытеснило их, став для меня более реальным, чем раньше.
— Хочу к мамочке!
В тот день мы больше не репетировали. Мы с Аминой подняли с пола это надломленное маленькое существо и попытались вдохнуть в него жизнь, чтобы вправить и вылечить ее крошечные сломанные крылышки. Мы с великой заботой, лаской и терпением выхаживали ее повязками и мазями Амины. Постепенно она окрепла и стала сильнее, чем раньше, но до сих пор плохо вписывается в здешнюю жизнь. Впрочем, никто из нас не вписывается, но Грета особенно чужда этому миру: она слишком ласковая и нежная. Долго она здесь не выдержит. Девочка похожа на мотылька, а мотылькам нужен солнечный свет, воздух, пространство и свобода, а не прожекторы и запертые двери. Мотыльки уязвимы; их крылышки легко можно оторвать.
В любой день Сильвио может приказать нам готовить Грету к дебюту. Я удивляюсь, почему он еще этого не сделал. И когда это случится, с ней все будет в порядке. Я знаю, что она справится. Я продолжаю говорить ей, что она почти готова, хотя малышка мне не верит. Она такая талантливая, такая естественная. Зрители наверняка полюбят ее. Разве может быть иначе? Неукротимая гордость распирает меня всякий раз, когда я смотрю на нее; гордость и желание всячески ее оберегать.
Я не единственная, кто считает, что она похожа на бабочку. Сильвио уже придумал для нее сценическое имя: Мотылек. В его глазах красота и хрупкость — это товар, который можно и выгодно продать. «Мотылек и кошка», то есть Грета и я.
Бен
Я не могу уснуть и поэтому жду, когда в доме станет тихо. После этого я сделаю то, что делаю всегда, когда мне нужно с кем-нибудь поговорить, — тайком прокрадусь на кухню, чтобы найти там Прию.
Она печет хлеб. Стоит мне открыть тяжелую дверь, как воздух наполняется теплым запахом свежеиспеченного хлеба.
Прия поднимает глаза и, заметив меня, недовольно восклицает.
— Что вы делаете здесь так поздно? — ворчливо спрашивает она. Прия только делает вид, будто сердится: по искоркам в ее глазах я понимаю, что она рада мне.
Я сажусь на табурет и наблюдаю за ее работой. Здесь холодно, несмотря на раскаленные печки. Я обнимаю колени, прижимая их к животу. Прия смотрит на меня и тотчас прекращает свое занятие. Затем подходит к шкафу и бережно достает свое сари. Я с благодарностью заворачиваюсь в него. Хорошо помню, как впервые увидел эту штуку: одним холодным утром я заглянул сюда и, пока разговаривал с ней, начал дрожать от холода. Прия щелкнула языком и велела мне немедленно вернуться наверх, где было включено отопление, или, по крайней мере, взять джемпер. Но я не послушал ее и остался на кухне, сжавшись от холода в комок.
Она все время смотрела на меня полным сомнения взглядом, как будто что-то обдумывала. Затем подошла к шкафу и вытащила из глубины какой-то сверок. Он был спрятан под пакетом риса и завернут в коричневую бумагу. Никогда не забуду, как выглядела эта вещь, когда Прия встряхнула и расправила ее. В тот день кухню заполнял тусклый солнечный свет, как бывает иногда, когда солнце висит низко в зимнем небе. Казалось, будто ткань, взлетев волной, поймала его лучи и отбросила их обратно через всю комнату. Бирюзовый атлас, мерцающий, словно перья павлина, золотыми и фиолетовыми переливами. Плотный и прохладный на ощупь.