В дверь позвонили. Надежда и Марина ждали этого звонка всю неделю. «ЭВ» им одобрили, оставалась формальная часть.
«Добрый день. Валерий. Я в бахилах, не ищите тапочки», – сказал Марине совершенно сухо юрист.
Он прошел в комнату, к тете. Она хотела ему улыбнуться, но у не вышло. По ее уставшим и погасшим глазам Марина видела, что тетя ждала этой панацеи, ждала этого дня и сейчас очень счастлива, как еще возможно человек может быть счастлив в своем беспомощном и оскудевшем теле.
Юрист был суров, пока доставал свой портфель, раскладывал документы, подавал тете ручку и уверенно вслух прочитывал: «Я, Страстнова Надежда Павловна, 23 ноября 1989 года рождения, согласна на медикаментозное вмешательство, а именно введение мне инъекции барбитурата в качестве анестезии…»
Он читал еще несколько минут лист, наполненный различными медицинскими терминами, в которых, ни Марина, ни ее тетя не могли бы разобраться. Да и зачем это сейчас было нужно? Решение они обдумали и приняли уже давно. Тетя Надя не плакала, она внимательно слушала, смотрела то вниз, то вверх, будто прочитывая озвученные строчки в воздухе и пытаясь до конца впустить их значение в себя. «Я решила убить себя, я больше не хочу мучаться. Я устала… я хочу уйти, я так решила»
Когда Валерий закончил, они втроем еще несколько минут просидели молча. Он как-то потерянно начал собирать документы обратно в портфель, рассматривая при этом обои, комод, картины. Казалось, в таких делах его опыт невероятно мал и мужчина еще не обвыкся.
«Тетя любит современное искусство. Собирала картины из разных стран», – заметив взгляд юриста, произнесла Марина.
Потом его глаза остановились на портрете Гриши – он висел огромным ярким полотном в рамке среди остальных картин. Мальчик в полосатом поло со светлой челкой и игривыми голубыми глазищами. Ему лет 8-9 на картине. Держит в руках любимого пуделя.
«Сын… погиб»
«Такой маленький еще…»
Они обменялись этими фразами так, словно тети Нади уже не было. Но она еще была здесь и все слышала. Она лежала и смотрела в одну точку. Может, она сама сейчас умрет? И бедной Марине с серым лицом и грустными глазами не придется брать и тащить на женской изящной спине этот тяжелейший груз совести и отчаяния.
Марина с юристом прошли в коридор – странно, но она даже не запомнила его имени. Валентин… Вячеслав… Вениамин…
«Все хотят этого, но, когда я прихожу, столбенеют – думают будто этот день никогда не настанет. Вчера мы подписывали умерщвление 8-летней девочки. Это действительно ад. Саркомы, страшнейшие боли… и конца края нет. Маме – 32, но она вся седая»
«Спасибо. Странно звучит, но спасибо»
Марина почувствовала, как едкая соль пронзает уголки ее глаз. Слезы потекли по щекам.
«Завтра в 15 часов приедет ассистент для инъекции. Не надо плакать, милая. Знаете, какие люди самые несчастные в мире? Те, кто не стали теми, кем хотели»
«Андрей Владиславович, все это просто невозможно сделать так быстро! Поймите, я и мой юрист хоть завтра бы подписали все бумаги… Но есть еще… – человек в черном костюме и начищенных ботинках стал загибать пальцы от мизинца до большого, перечисляя, взволнованно повышая голос, – медицинская комиссия, заключение психиатра, беседы с родственниками, опрос соседей… все это время»
«Я заплачу каждому лично, скажи только где и когда. Он уже подписал свидетельство это ваше о наследовании… на три квартиры и дом. Мне ехать надо из страны, чем быстрее, тем лучше. Пойми меня»
Человек в костюме пожал плечами и закурил.
Андрей Владиславович никогда по-настоящему не любил отца. Папа его всю жизнь то прессовал, то дрессировал. Образование дал, но только, чтоб им хвастаться. Андрей хотел стать музыкантом, он его в экономисты. Хотел, чтоб из сына вырос достойный, по его мнению, человек. А все не то вырастало – то с работы Андрея гнали, то бандиты на процент ставили, то он собственный бизнес по несколько раз открывал безрезультатно, потом бегая от коллекторов и приставов, то кредиты брал, и кстати, отец за них расплачивался. Андрей нервничал, курил, книги писал в стол и музицировал для души. А папа… папа – уважаемый человек, бизнесмен, дипломат, строил дома в столице. И сын нужен ему был под стать. А этот что? Непутевый, позор семьи.