В следующий раз у Марченко была заготовлена новая отмазка: приглашение на участие в эрмитажной выставке «Скифское золото». Старый директор объяснил прибывшему советнику по культуре, что изделия уже в дороге. Да и задержатся они в Санкт-Петербурге надолго. Дескать, что поделаешь, обмен научными фондами.
Так хитрая изобретательность Макара Игнатьевича помогала ему удерживать музейное собрание от разграбления.
Рейдеры были готовы прибегнуть к криминальному варианту сценария. Правда, Чабанов пока удерживал их от этого. Надо было хорошенько все продумать, чтобы следов никто не нашел. Чтобы директор музея исчез основательно. Дескать, какой такой Марченко? А кто это? Нет такого человека, и не было никогда. Не существовало в природе. Воплотить в жизнь подобный сценарий было трудно, поскольку в городе П., где работал неугомонный Марченко, родились и учились с ним в школе несколько видных политиков, деятелей культуры и спорта. И со всеми Макар Игнатьевич состоял в переписке. И они время от времени помогали музею.
Трогать его было опасно. Но ведь сидит, гад, на настоящих ценностях!.. Витольд Дмитриевич Чабанов хмурился и говорил: «Буду думать». Но все же махнул на Милинченко рукой: хочется тебе поехать — езжай. И даже дал ему с собой пистолет. Все же один едешь, ребята заняты. Но это так, больше для внушения, чем для самозащиты. Попугать старика. Авось сдастся.
Последний раз Милинченко держал в руках оружие, когда принимал присягу после окончания института. Еще тогда тяжесть автомата внушила ему необыкновенный подъем. Ненадолго он почувствовал себя всесильным. И вот теперь пистолет «беретта» грел молодого парня. Ложась отдыхать, он не снял кобуру. Пусть будет, так спокойнее, мало ли… Несколько раз вынимал черный ствол, любовно гладил, рассматривал рисунок в круге на рукоятке. Тяжелый, но это ничего. Пятнадцать девятимиллиметровых пуль как-никак…
Милинченко не спалось. Он приехал вроде не поздно, часов в восемь вечера, но Макар Игнатьевич уже ложился спать и ничего слышать не хотел. «Если завтра утром опять начнет выдумывать и не давать скифскую посуду, пригрожу пистолетом. Что он себе вообразил — не подчиняться приказу замминистра!.. — думал Милинченко. В тесной комнатке было душно. — Чертовы селяне, запирают свои окна наглухо, дышать нечем. Надо выйти подышать».
Он вышел во двор. Ночь была такой не по-городскому темной, что если бы не острые точки звезд, казалось бы, что зажмурился. Сельская тишина оглушила гостя и даже немного напугала. Однако же и в туалет надо сходить, приспичило уже. Тропинка в удобства пролегала между аккуратно огороженных невысоким штакетником грядок, оставляя слева свинарник, справа — курятник, и лишь затем приводила в нужное место. Это он еще при свете запомнил. Держась рукой за штакетник, он двинулся по тропинке.
В это время кабанчик, которому тоже не спалось, засунул морду глубоко в пустое ведро в поисках остатков еды. Если бы он знал о свойствах звука усиливаться в замкнутом пространстве, а особенно о пугливых горожанах с оружием — он бы никогда не хрюкнул. Но он, к сожалению, знал только одно: жрать.
— У-у-у!!!
Гулкая звуковая волна ударила Милинченко в левое ухо, и он шарахнулся вбок, сминая какие-то палки и растения. Все самые ужасные мысли о гоголевском Вие, панночках-ведьмах и прочей нечисти пронеслись в его голове. В ужасе он выхватил пистолет, щелкнул предохранителем и начал палить в темную ворочающуюся глыбу за оградой. Глыба заверещала и затихла, но тут со стороны дома грозно забухали шаги, и Милинченко, не помня себя, стал палить в сторону шагов — до тех пор, пока не кончилась обойма.
В наступившей короткой тишине в его ушах еще отдавались выстрелы. Залаяли собаки, где-то неподалеку захлопали ставни, и он пришел в себя. Глазами, привыкшими к темноте, Милинченко рассмотрел на тропинке лежащую фигуру. Дрожащей рукой он достал из кармана брюк мобильный телефон и открыл крышку, чтобы посветить. Присел и поднес источник слабого голубоватого света к фигуре.
На земле лежал с простреленной головой директор музея. Было абсолютно и безнадежно ясно, что он мертв.
Частое дыхание разрывало грудь Милинченко, бешено заколотилось сердце, руки задрожали еще сильнее, по всем мышцам тела прошла мучительная судорога страха. Это катастрофа. Конец. Он все испортил. Теперь никто его не спасет, не защитит.
10
НАЙДЕННОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ