Увидел я вдруг то, что я никак не ожидал увидеть. Автомобиль. Автомобиль ехал по дороге торгового квартала, появившись из-за поворота в квартал богачей. Автомобиль! Тут уж ностальгия нахлынула и унесла меня. Унесла в мой гараж. К моей «Шерель». Скучаю по ней. По мягкому звуку отворяющихся дверей, рёву двигателя, скрипу кожаных сидений. По блеску чёрного, сверканию хрома. По изгибам, гладкостям. Я посвятил много времени своему автомобилю. Перебирал, улучшал и просто ремонтировал двигатель, полировал поверхности, работал с ходовой частью. Содержал в чистоте и не давал засиживаться моей «красотке» в гараже. Теперь, она там одна. Плачет...
«Шерель» и Хильдегард... Как же моя жизнь извернулась...
Двигающийся в нашу сторону автомобиль был более ранним образцом, более похожим на карету с мотором, однако не менее шикарную, нежели моя «красотка». Глядящие на нас фары-глазищи отражали свет солнца. Обитые красным бархатом сидения добавляли аристократичности. Откинутая назад крыша кабриолета позволяла её владельцу - мужчине в дорогих костюме и шляпе, - наслаждаться бризом. Мне только не понравилось тарахтение мотора этого автомобиля - жиденькое какое-то.
Но само наличие в городе Грагоса подобной роскоши говорит о том, что не совсем они, эти западные жители, такие уж и «недостойные», как учат нас в школах. А с другой стороны, не такие уж и ущемлённые борцы за выживание и свободу, если могут позволить себе такое после недавней войны.
На роскошный предмет никто не смотрел. Все взгляды бросались на нас. Я и мои друзья - вот это примечательно!
Тут я поспешил отделиться от штурмана и командира, горячо спорящих о чём-то, и направился в сторону парнишки с газетами. О ребятах я не беспокоился - всё равно путь по прямой, на станцию.
- Малец, - перебил его вещание я и показал фото, - видал девушку?
Мальчонка посмотрел на фото. Посмотрел на меня. Сморщил свой веснушчатый нос тут же да продолжил работу свою.
Я пошёл далее.
Похожей реакцией встретил мой вопрос дворник, скребущий метлой возле салуна. Цветочница запахнулась в кофту, это при такой-то жаре и, глядя на меня так, будто я её оскорбил, отошла к очередной вазе с магнолиями. Наконец, гробовщик посмотрел на меня с таким холодом, что я уж подумал, предложит мне сейчас что-то из своего ассортимента. Он даже перестал сигарету жевать и отошёл в сторону.
«Неужто она так здесь непопулярна?», подумалось мне.
И тут, заслышав в очередной раз звонкий голосок газетного пацана, я понял, что девушка здесь не причём.
Всё дело во мне. Я ж спрашивал на кайзершпрехе! После окончившейся недавно войны все эти люди сейчас меньше всего хотят слышать на своей земле «кукольный».
Побрёл я дальше. А вернее поспешил.
****
Платформа, казалось, сейчас раскалится. Хоть крыша и защищала её от воздействия горячих лучей с неба, защитить от куража и ажиотажа столпившейся в ожидании поезда сотни людей ничто не могло. На платформе царила прохладная тень, это радовало. Пассажиры спешащего к нам экспресса отошли в сторону, отшатнулись даже, как только мы ступили на холодный камень перрона. С особым, я б отметил, вульгарным отвращением они смотрели на Цольгу. Это забавило, учитывая то, что зумзацх многим отвратительней ждёт их на празднике. Ему они, наверно, подарят овации. А тут на лицо обычное выражение человека, встретившего зумзацх.
Человек вечно принимает от души, искренне то, что ему совсем и неискренне навязывают принимать.
От нас отошли, а мы подошли. Подошли прямо к краю платформы. Похоже, лучшие места экспресса наши.
Небеса синие, мягкие. Облака застыли, сонные, нежные, живописные. Солнце пекло, лишь чуточку сползло оно с зенита. Поливая своим ласковым светом прерию, оно окрасило её золотисом.