- Не, шеф, - поправил его гоблин-радист, - это не Жегооц. Это мамуля Мерцех...
И тут я увидел две вещи. Аж мурашки от восторга побежали.
Первая. Зударх занервничал! Схмурился, как небеса за окном.
- Откуда она прознала, блин, что мы тут?
- Не знаю, шеф.
- Ладно, блин, контакт.
Второе. Радист дёрнул рубильник. Небольшой. Приём/передача. Влево/вправо. Стрелочка какая-то резко в сторону понеслась. Мой глаз подметил на узкой панели координаты. Частота явно. Её радист подкрутил. Тут затрещал едва слышно помехами эфир.
Зударх начал говорить.
Даже к микрофону не подошёл.
Вот это техника у них тут пылится... мокнет.
Зударх махнул рукой и нас стали выталкивать прочь. Нас загоняли, как зверей, обратно в клетку.
Шер заткнули рот и потащили волоком. Я просто шёл и молчал.
Нет, не просто.
Я слушал.
- Мамуля Мерцех, приветствую.
Голос из динамика донёсся ему в ответ. Томный и хриплый при этом.
- Зударх. Ты достал Цольгу?
- Я работаю над этим, мамуля Мерцех. Она загнана в угол. Мы выяснили, куда она направилась после летуна, на котором Жегооц языком чесал. Шторм убавится, и мы в путь. Скоро вы получите свою «жемчужинку».
- А ты - награду. Молодечек, Зударх.
- Всё для вас, вы же меня знаете.
Сеанс связи окончился. Странно, что всё это было сказано на кайзершпрехе?
Нас часта нанего сбивает, блин
Я услышал, как посмеивается командир гоблинов и вторит ему в этом радист.
Вот, значит, как?
«Выяснили, куда она направилась»?
Ага, Зударх.
Одним глазом нас преследовали, другим успели за Цольгой (за Цольгой!) уследить!
Ага! Да вот только другого-то глаза тут у кое-кого не достаёт!
Я увидел и услышал всё, что нужно.
****
- Я ног не чувствую.
Шер прижалась ко мне. Положила голову на плечо. Во мраке нашей темницы мы не могли разглядеть друг друга. Но быть рядом для каждого было так важно сейчас.
Я взял её за руку.
- Не сдавайся.
- Не думала, что буду дожидаться Жегооца рядом с «куколкой»... и что захочу так сильно быть рядом с человеком из Царства...
Я гладил её свободной рукой по волосам. Она была обессилена и так... нежна. В одночасье сильная Шер превратилась в просящую заботы девушку. Она не боялась ничего более. Она была рядом с тем, кто стал ей...
- ... рядом с тем, кто стал мне дорог. Впервые в жизни.
Иной раз вся жизнь должна войти в штопор, прежде чем она станет такой истинной и правильной. Машина, дом, положение, заслуги и женщина, которая меня не любила... Всё это «сгорело» в пламени Небесной войны.
И я «сгорел». Из пепла переродился и... стал кому-то по-настоящему дорог.
Но мне было больно при этой мысли. Ибо мысли мои не о Шер были сейчас.
О замысле моём они были.
- Не сдавайся, мы вырвемся.
- Какой ты неугомонный, блин! Мне всегда казалось, что «куколки» зажаты в тисках собственных идеологий, что они скучные и что они... «куколки» на ниточках. А ты... Ты удивительный. Тебе бы в Грагосе жить. В Консиле работать, заседать. Нет, не. Чё я говорю? Твоё место в рядах наших лётчиков, отстаивающих равенство, братство, свободу.
Я усмехнулся.
- Ваша идеология, принятая правительством в этом вашем Консиле, сводится к миру без Царства...
- Равенство - это партия такая - за освобождение от Царства и возможность всем быть самостоятельными. Братство - это вторая партия - хочет, чтобы все освободились от Царства и его власти, но не отвергали помощь Грагоса. Однако, мы не за уничтожение Царства, мы считаем, что оно должно перестать грести себе.
Эти разговоры явно взбодрили Шер. Она - патриотка.
- Всё это против Царства, а я из него.