А я прокручивал в голове план произошедшего, чтобы потом написать в бортжурнал.
Скоро рассвет, я чувствую.
Я лишь надеялся, что всё получилось. И что буря не утихнет ещё долго. Никогда не думал, что связывать буду с нелётной погодой столько надежд.
Конец записи.
Открытка про хавитцеры
24, Эрвахсс. Миновал рассвет.
24, Эрвахсс.
Борт «Грач».
Бортовой журнал экипажа.
Миновал рассвет.
Крики на гоблинском. Уже на гоблинском!
Суета. Даже отсюда слышно.
Бегут к двери.
Я тоже. На ощупь.
Отворилась. Толика света ворвалась во тьму нашей камеры.
Я бросился на зумзацх. Он, похоже, отмахнулся, но не попал по мне. Попал в стену. В руках отдалось больно, наверное.
Я повалил его подсечкой и ударил в подбородок. И в горло.
- Шер!
Она выскочила вперёд. Будто говоря мне, что обойдётся без меня.
Я ринулся следом.
Подъём вверх миновал. Шер убежала вперёд.
Недалеко убежала.
Я вбежал в комнату. Зударх уже не сидел на диване. Его нигде не было. А вот Шер повалили на пол и били прикладами. Я побежал на помощь.
Подсечка!
Зударх вынырнул из самой Пропасти будто. Ударил мне по ногам. Я упал. Лодыжка заныла, кровь промочила высохшую после дождя штанину. Командир гоблинов подбежал и пнул меня в живот. Я закряхтел, но попытался ударить его по ногам. И чуть вновь по ним не получил.
Саблей!
Ржавая абордажная с такой же ржавой, но угрожающей гардой в виде черепа красовалась в руке Зударха. Она явно была тупая, но удары её могли неплохо поцарапать.
Я вскочил. Отшатнулся. Зударх жаждет сломать мне ноги. Жегооц не обрадуется.
Гул и рокот. Лишь сейчас услышал я. Рык моторов заглушал едва слышный шелест дождя. Буря утихла. Но на смену ей пришло нечто большее.
Огромная машина приближалась к острову.
Я отбежал назад от Зударха, от его нового выпада, увернулся и столкнулся задом с головой гоблина, избивающего Шер. Тот не успел понять ничего, а я уже схватил его и... метнул в Зударха. Командир попытался увернуться, но хлёстко получил от пролетевшего мимо сородича сапогом в нос.
Зударх замотал головой.
И тут же я нанёс в неё удар ногой. Зударх отлетел к стене. Сабля выпала из рук и забряцала по гнилым доскам.
- Я жаждал битвы нашей! – выкрикнул я.
Зударх, сидя всё ещё у стены, сплюнул и засмеялся. Да, театрально у меня получилось, что уж там. Но я хотел сражаться и..
Командир гоблинов выхватил пистолет. Я бросился в сторону, на пол. Прозвучал выстрел.
Зударх вскочил. С разбега (маленький, а шустрый) вмазал мне в лицо. И в живот. Я, плюясь кровью, задыхаясь, пытался найти в себе силы подняться.
- Обрадовался, хмырёнышек?
Я почувствовал, как сжимает его рука мою шею. К виску приставил мне дуло.
- Блин, «Грач» твой бомбить нас собрался? Парни уже взлетают. Говно с крыльями твоё вместе с сучкой и цыплёнком на хрен собьют в Пропасть. Пошли, посмотрим.
«Живой щит»? Да пошёл ты!
- Зударх! Командир, иди позырь!
Вот опять! Зумзацх даже в моменты тревоги часто кричат на кайзершпрехе.
Командир гоблинов потащил меня к выходу. Шер тоже потащили, обессиленную.
А мне-то жаждалось битвы со злодеем. Стыдно.
Очередь из крупнокалиберного пулемёта породила крики снаружи и... взрывы. «Вертихвосткам» не летать уж.
- Зударх, блин, как она?...
Он выволок меня и вдруг отпустил. Побежал вперёд.
Я едва дышал. Стал искать глазами Шер. И вдруг...
- «Бархатная Мушка»! Блин!
Впервые видел я это! Средний хавитцер! Авиакорабль стреляющий самолётом, начинённым взрывчаткой. Но такой... Он был в полтора раза меньше стандартных авиакораблей такого класса (примерно 100 м в длину), меньше того же недавно повергнутого в Пропасть «Кикимора». На его палубе было три (!), три, правда, небольших, но готовых стать снарядами самолёта, и были это «толстяки» зумзацх. Плюс небольшая эскадрилья «вертихвосток», само собой палубная, а не в качестве снарядов. Но его внешний вид... Он был похож на парусные суда древности, суда эпохи Зари Пропасти. Гладкие аэродинамические формы, тем не менее, были собраны из множества сталитовых пластин, при этом нос и корма были обшиты, чисто для декорации, ровными досками. У него был парус, хотя это был всё ж авиакорабль на сейсмиттерах, и парус был в форме сердца, красный. Говоря о раскраске, становилось дурно. Его неравные части, ровные доски и испещрённый деталями центр были выкрашены в причудливую волнистую окраску из аристократичных, бархатных, нежных тёмно-красных и тёмно-фиолетовых цветов. Орудия, подвижные и, как вечно у зумзацх, все разные были подчёркнуто чёрными. А из сейсмиттеров то и дело извергался огонь! И был он розовым! Я б сказал, женственно розовым. Нос венчала томно обнимающая себя дева из золотиса.