Потому что искать не будут.
Оля чуть прикрыла глаза, вспоминая… Дорогой, на заказ сшитый костюм. Большое, грузное тело. Жесткий, отстраненный взгляд человека, привыкшего ко всеобщей ненависти, как бегемот к мутной болотной воде. Такие же равнодушные, техничные, «по легенде» — поцелуи… которые отчего-то волновали сильнее, чем все, что случилось в ее короткой жизни до него. До… Артура.
Она мысленно назвала его вот так, по имени, пугаясь собственной смелости, как не пугалась медблока, хвостатого и своего невеселого будущего. Не было никаких разговоров, да и быть не могло. Но Оля почему-то была совершенно уверена, что имеет право на эту вольность. Что он сам дал ей это право — своей шальной улыбкой, своим первым и последним настоящим поцелуем, от которого и сейчас кружилась голова.
— Эй, подруга, ты еще здесь? — позвала Карина. Глаза цвета спелого крыжовника были как-то уж слишком внимательны, — Кто он?
— Он?
— Тот, про кого ты сейчас так громко думала, что у меня уши запылали.
— Да ладно? — не поверила Мещерская.
— Смотри, — Карина приподняла волосы и Оля и изумлением увидела, что уши у подруги и впрямь красные.
— Так кто он? — поощрительно улыбнулась Карина.
— Я не могу назвать имя, — Оля виновато пожала плечами, — сама понимаешь, нас тут слушают.
— Да без разницы, как его зовут. Кто он для тебя?
Оля на секунду задумалась… И уверенно ответила.
— Все.
— Ох ты! И, думаешь, он тебя выручит?
— Он постарается.
— Обещал? — Карина шевельнула бровью, давая понять, во что ценит такие обещания. Оля не стала спорить.
— Не обещал. Но он сделает все, что сможет, и даже немного больше. А может он не так уж мало.
— Да? — девушка покачала головой, — Ну, если так, подруга — буду держаться к тебе поближе.
— Держись, — царственно разрешила Оля.
Время уходило.
…Интересно, где ты сейчас. Чем занят? Вряд ли что-то богоугодным, профессия у тебя такая, что от Создателя ты, в своей кипенно-белой сорочке, дальше, чем кочегар адской топки. Но, чтобы там ни было, я желаю тебе победить. Ты заслуживаешь победы. Ты был рожден для этой победы, мой немолодой и усталый воин. Просто война эта оказалась слишком долгой и страшной. Я еще не родилась, а ты уже сражался. Не удивительно, что ты так измотан. Я хочу, чтобы ты победил. Хочу этого больше, чем выжить.
Оля зажмурилась, посылая в пространство невидимую волну тепла и нежности, изо всех сил желая, чтобы она нашла министра безопасности, коснулась его. Обняла. Согрела.
Артур нормально не спал уже пятые сутки, а на ногах был уже тридцать часов, и сейчас ему казалось, что гроб — не такое уж плохое место. По крайней мере, там лежат. И, бонусом, тех, кого туда уложили, никто не дергает. А еще люди говорят всякие слова, которых ты никогда не услышишь при жизни, и пошлый деревянный ящик накрывают красивым голубым флагом с серебряным альбатросом. Лепота!
— Сколько осталось? — спросил он парня в комбинезоне защитной расцветки с серебристыми капитанскими нашивками.
— Два квадрата. Через сорок минут закончим, — отозвался тот, — И по закону подлости, искомая вещь окажется в последнем.
— Да хорошо бы, кабы так, — Артур потер виски, помотал головой и поискал глазами кофе. Чашка оказалась здесь, на маленьком выносном столике, рядом с картой, но от усталости он ее заметил не сразу.
Естественно — пустая. Выпил и не заметил. Какая по счету? Восьмая? Десятая?
По-хорошему, пора было переходить на чудные зеленые капсулы, за которые светило двадцать лет каторги, и за которые, в иные времена, Артур охотно отдал бы и больше — они спасали больше, чем жизнь. Они спасали ДЕЛО. Но сейчас капсулки отпадали. Он просто не мог себе позволить двое суток отката, а потом еще сутки с массажистом, ванной, укрепляющей терапией и «никаких нагрузок».
Министр помотал головой, ставшей тяжелой, как старинное пушечное ядро. И внезапно почувствовал, что его лысеющего затылка словно коснулась мягкая ладонь. Она несла одновременно и тепло и прохладу. Как это могло быть, Артур не понял, но потянулся к этому чудному ощущению, как слепой котенок к маме-кошке, только не мурча. Ладонь огладила, согрела — и растворилась в летней тишине, словно приснилась. Но оставила после себя удивительную бодрость и ясность мысли, словно Артур пять секунд назад не клевал тут носом, как несвежий зомби.