– Ваша работа направлена против Шоу, что равносильно действиям против правительства. Навряд ли при таком положении дел вы размещаете свои офисы в небоскребах, и тем не менее мы проехали много этажей. Остается только одна возможность.
– Очень хорошо. Эндрю говорил мне, что вы очень способный и восприимчивый человек.
Майк посмотрел в лицо собеседнику, но не увидел в нем и тени насмешки. Реплика была искренней.
Из лифта они сразу вышли в комнату, заполненную механизмами.
Механизмы из холодной голубой стали...
Механизмы, сверкающие латунью...
Механизмы, сидящие на потолке, словно мухи...
Механизмы, припавшие к полу и стенам, словно тараканы, готовые удрать...
– Мы проведем много времени в этой комнате, мистер Джоргова.
– Майк, – поправил он, вспомнив, как несколько минут тому назад Мак-Гиви проявил такую же любезность.
– Прекрасно, Майк. Итак, мы проведем много времени в этой комнате – нужно изменить вашу личность.
Что-то в этой фразе Майку не понравилось. Он напрягся.
– О, – поспешил успокоить его доктор, – мы не посягаем на ваш внутренний мир и на ваши представления о себе.
Они не будут затронуты. Но есть другие вещи. Узор сетчатки, определенный состав крови. Другие вещи. Когда вы выйдете отсюда, все имеющиеся у полиции данные будут устаревшими. Вы сможете пройти через сотню рободетекторов, не потревожив ни один из них.
Майк позволил своим мускулам расслабиться. Это был залог того, что он ДОЛЖЕН вернуться в реальный мир. Они ДОЛЖНЫ послать его за Лизой. Они не стали бы тратить на него столько времени и средств, если бы ему предстояло просто сидеть где-нибудь в кабинете за столом. Его жизнь была в его собственных руках; его жизнь в первый раз принадлежала ему. Изменить кое-что, сгладить прежний и нанести новый узор на его тело – и он станет полновластным господином самого себя и своих действий. Он понял, и это страшило его.
"Лезвие топора пробило дверь, потом еще раз. Снаружи шумели: пожарник, другой пожарник чином повыше, полицейский, разгонявший любопытную толпу, и мужчина в состоянии истерики.
Дверь поддалась и рухнула внутрь.
Они прошли через неосвещенную прихожую в затененную гостиную, где, казалось, задержались ночные тени.
Тахта скрывалась во мраке.
Новомодное полосатое кресло было похоже на спящую зебру.
Они нашли ее в спальне, сидящей под аурой. Ее глаза были двумя серыми недвижными кругами, вырезанными из штормового неба и приклеенными на поблекшее лицо.
– О Боже мой! – воскликнул мужчина, схватив ее руки и тут же с отвращением выпустив их.
– Как долго? – спросил один пожарник.
– Я уезжал из города по делам Шоу на восемь дней. И только прошлой ночью я заметил, что она отвечает на мои вопросы по телефону как-то очень кратко и невыразительно...
– Значит, это был автоответчик, – заключил пожарник.
Они выключили ауру. Ее глаза по-прежнему не двигались. Однако губы дрожали. Серые, пустые глаза... Они положили ее на носилки, прикрыли одеялом и вынесли наружу, сквозь толпу и снег, к ожидающей их машине “Скорой помощи”. Он шел сбоку. Она выглядела шестидесятилетней, а ведь ей было тридцать. Латентный Эмпатист. Эмпатист!
Если в Шоу узнают, что его жена – Эмпатист, его уволят, хотя именно Шоу сделало ее тем, чем она стала. Пожалуй, лучше было бы, если бы она умерла.
Она была Эмпатистом. Она оказалась настолько вовлеченной во всеохватывающее слияние с Шоу, что потеряла последние точки соприкосновения с реальностью, стала – почти – Исполнителем. Растением. Зомби.
Взвыла сирена.
Снег бил в лобовое стекло, таял и стекал каплями вниз.
Она умерла до того, как ей успели сделать внутривенное вливание..."
В комнате с белыми стенами толпилось великое множество темнокожих мексиканцев. Это нервировало Фармера. От близкого соседства с темнокожими он весь покрывался пупырышками. Ему хотелось пойти в зрительный зал и погрузиться в ауру, но его четыре абонентских часа в день уже были использованы. Для служащих Шоу существовало ограничение на использование ауры. Фармер полагал, что это ужасно. В конце концов, он работает на Шоу! Правда, тут он получал хорошие привилегии, должность и деньги. А тот, кто не работал на Шоу, не работал вообще, поскольку Шоу владело или управляло всеми отраслями производства и бизнеса. Очень многие сидели по домам, жили на Пособие (теперь это была довольно приличная сумма) и выполняли в обществе функции покупателей товаров, рекламируемых на уровне подсознания. Такая жизнь была не для него. Несмотря на то, что гражданских в пользовании аурой никто не ограничивал.
Из металлического ящика позади него выскочил шарик с магнитной аудиозаписью и по гладкому алюминиевому желобу скатился в проигрыватель. Машина начала читать сообщение. Темные глаза мексиканцев устремились к ее решетчатым динамикам.
"Из предоставленных к отбору приемлемыми сочтены следующие: Гонсалес Педро, Хебива Алонзо и Гонсалес Мария”.
Металлический голос смолк.
– Родители прошедших отбор, выйдите вперед и получите деньги, – вяло произнес Фармер.
Вперед вышли три темнокожие пары. Остальные, – жалуясь и вздыхая, медленно, устало потянулись к выходу. Они были бедны и не могли подписаться на Шоу. Все, что Шоу предлагало им, – это деньги в обмен на нежеланного ребенка. Но они проиграли; их дети оказались недостаточно хороши. Большинство из них выместят это на детях, на детях, которые принесли им одни только убытки.
Леонард Фармер выдвинул центральный ящик своего бюро и извлек оттуда кредитные карточки, по очереди сунув каждую в автосчитыватель, который выкрикивал денежную сумму: “Пять!”, “Тысяча!”, “Сто!”. Он смотрел в темные лица. Время покупать детей...
Глава 5
Следующий день был вторником. Майк проснулся от музыки, лившейся из невидимых динамиков, вмонтированных в стену. Сначала шла мягкая нежная партия из “Шехерезады”. Затем зазвучала бурная музыка – из той же пьесы. Когда он уже совсем проснулся, позевывая напоследок, комнату наполнили звуки “Болеро”, обрушивая на него все новые и новые водопады энергии. И уже в самом конце прелестным завершением музыкальной побудки зазвенели струнные аккорды – он не знал, какое это было произведение.