– Ты меня обидел, не пригласив на свое первое представление.
– Я боялся, – признался он. – Я боялся, что если я буду знать, что ты в секторе, то буду думать об этом и номер не получиться. Для меня это было важно, поэтому я так и боялся встречаться с тобой, когда готовил номер. Я знал, что буду думать о тебе, а нести в номер что-то личное – опасно.
– Просто так думал?
– Думал, вспоминал, но это было иное. Извини, что не пригласил, но в ближайшее время, в любой удобный для тебя вечер, место будет.
– Не надо, я уже видела.
– Когда?
– В субботу. Я никому не говорила, даже дома и пошла одна. Красивый номер, грустный только. Я не знала, что ты играешь на саксофоне.
– Я рад, что тебе понравилось.
Обед, что им принесли, начал остывать, и они увлеченные разговором не сразу о нем вспомнили, пока Семен не спохватился:
– А обед? Тебе еще работать.
– А тебе?
– И мне, но позже.
Когда приступили к кофе, Семен сказал: – А на десерт у меня есть еще одна новость, – и, сделав паузу, выдал. – Меня посылают в Италию на международный конкурс.
– И ты до сих пор молчал! – возмутилась Света. – С этого надо было начинать. Нет, все-таки твое поведение нельзя ничем оправдать.
– Я же сказал на десерт.
– И когда?
– После Нового Года. Номер я чуть изменил. Это тоже повлияло, что я не мог встречаться. Мне надо было его показать комиссии. Я был на нервах. Напряжение ужасное, переживал, но все позади.
– Рада, за тебя, очень.
– А с кем идешь в театр?
– С родителями.
– Ну, тогда ладно, – облегченно вздохнул Семен.
– Ревнуешь?
– Не без этого.
– А если бы не с ними? Набил бы лицо ухажеру?
– Теоретически мог бы, но считаю это не нужным.
– А как же битва за любовь?
– Битва? – удивился Семен. – Я вообще не понимаю эту фразу «Бороться за любовь» Любви-то это зачем? В битве не бывает победивших, там всегда побежденные, и там кровь. И что можно получить, победив соперника? Благосклонность? Но никто не говорит и не обещает, что победителя буду любить. Да, победитель есть, но взаимности, может и не быть, а если она есть, тогда зачем воевать? Любовь надо защищать от завистников, от слухов и прочего вмешательства со стороны Любовь хрупка и порой брошенное кем-то слово, неважно, завистником или отвергнутым может разбить ее. Поэтому ее надо защищать.
Света посмотрела на часы и чуть вымолвила: – Мне пора.
– Жаль. Когда увидимся?
– Пойдем, – не ответив на вопрос, предложила она. Обратный путь показался короче. На крыльце Света посмотрела на Семена: – Я очень сильно испугалась, когда увидела, как ты падаешь. Я думал, что разобьешься.
– Так задумано.
– А нельзя как-то по-другому?
Он отрицательно покачал головой. И тут она, не сдерживая себя, стукнула кулачками по его груди, и с нотками истерики в голосе прокричала:
– Да, ты понимаешь, что можешь разбиться? Ты это понимаешь! Тебя будут собирать по кусочкам, – на ее глазах были слезы.
– Ну, что ты успокойся, – он обнял ее и прижал к себе. – Все будет хорошо. Там не так высоко, я умею падать, нас этому учили.
– Этому можно учить, но знает ли об этом судьба, я не уверена.
– Ну, не может же она, прогуливать уроки.
– Это знает только она.
– Все, Свет, успокойся. И смерть – не конец, – попытался он пошутить. – Я хоть и атеист, но душой всегда с тобой, и по теории переселения душ, я появлюсь в другом физическом теле. И буду снова жить рядом.
– Ты в своем уме! – Света посмотрела ему в глаза. – Какой мне толк от понимания того, что где-то на земном шаре, вдруг появится младенец, присосавшийся к женской груди, и в нем живет сознание моего любовника! Дурацкая шутка и бессмысленная.
Она отстранилась от него, смахнула слезинки из глаз, и в них появилось что-то новое, чего Семен ранее не замечал, что-то проскочило, как вопрос, на который она не могла ответить.
– Тебе обязательно ходить по проволоке и ловить баланс, при этом потешая публику? Ты же можешь работать внизу.
– Могу, – согласился Семен, – но не хочу. Я всю жизнь хожу по проволоке, но не по цирковой, и на этой проволоке не имею права оступиться, кто знает, куда качнет. В жизни бывают ситуации, когда балансируешь в принятии решения, и в зависимости, куда качнет, то и произойдет. Как у нас с тобой сейчас. У меня такое впечатление, что мы стоим на одной проволоке и можем упасть, не понимая, что можно упасть так, что уже и не подняться вновь. Я же пытаюсь сконцентрироваться, чтобы удержать жизненный баланс, когда, порой, кажется, что опоры уже нет. И в это мгновение, не чувствуя опоры в себе, каждое мое неверное движение может оказаться последним, – на мгновение замолчав, добавил. – И тогда я отключаю мысли.