Отдельное место занимает отношение к нечистоплотности аборигенов, и на виртуальной карте смело отмечаются Тьмутаракань и Мухосранск.
Гордым особняком стоят уже давно признанные Шепетовка, Сплюйск, Усть-Пердюйск и Пырловка. О Крыжопле не буду: реально я там не был…
Марина бесчинствовала по телефону:
— Народу не угодишь: раскапризничался! Ездили тут с "Ласковым маем" — едва ноги унесли. Зритель нынче нервный: им, видите ли, настоящего Шатунова подавай! А где я его возьму за такие деньги? В итоге облепили наш автобус и принялись раскачивать. Чуть не убили. Ты бы точно в штаны наложил. Поэтому на сей раз берем тебя с собой.
— Ладно, — говорю, — поеду на пустой желудок. Куда именно?
— В какой-то Задроченск Неурожайного района.
— Ты случайно с Кацапетовкой не путаешь?
— Какая разница? У них повсюду одинаковые сараи под названием ДК! Кстати, ты еще не сменил сексуальную ориентацию?
— Нет. А что, надо? — Спрашиваю с ужасом.
— Мы везем эротическое шоу "Коррозии металла". Голые девки, восемь штук. Справишься?
— Пожалуй, воздержусь.
— На фиг ты им нужен! Концерт провести сможешь?
— Лосось икру метал-л! — Отвечаю.
— Там бесспорно будет опасно. Все билеты проданы, тысячный зал, народ дикий, никогда стриптиза не видел. А тут наши девки: они их заведут — бесспорно!
— Бес с чем? — уточнил я.
— Умник! — Разозлилась Марина. — Не делай вид, что оглох!
Это был небольшой городок в Тверской области. Не помню, как он назывался, да и к лучшему: по крайней мере, никого не обижу. Весь город был обклеен кричащими афишами: "Металлический стриптиз". Я представил себе голых мускулистых сталеваров и ужаснулся. Но рядом со мной в автобусе ехали ничем не примечательные девчонки, и их глупое щебетанье никак не вписывалось в заявленную "жесть". Правда, их сопровождали четыре бритоголовых типа. Раздеваться они явно не собирались. Двое сидели на задних сиденьях и угрюмо помалкивали, еще двое расположились впереди меня и постоянно спорили между собой. Один говорил:
— Тридцать два и тридцать два — это сколько будет?
— Два, — отвечал второй.
— А два по шестнадцать и два по шестнадцать?
— Четыре.
— Так что проще? — Допытывался первый.
— Да нет разницы! — Упрямился второй.
— Две сложнее, чем одна, — утверждал первый.
Наконец, я понял, что они говорили о гирях.
Гостиница под названием "Мечта туриста" не навеяла ощущений торжества. Тем более что на дверях местной столовой синим по белому было написано: "Есть нет". Вообще, с объявлениями в городе царила беда: помимо "ворца культуры" в городе процветал дворец "ракосочетаний", а в магазине "Ритм", торгующем музыкальными инструментами рядом с виолончелью выделялась надпись: "вело-анчель" (вероятно, здесь также наличествовали "мото-" и "авто-анчели"). Я уж не говорю о прилавке в гастрономе. На нем кто-то давным-давно забыл ценник, гласивший: "мастурба". В принципе, гастрономические оговорки по Фрейду не возбраняются… Бастурмы в магазине не было, как впрочем, и старой доброй "Докторской". Зато процветал ресторан: здесь продавали слегка подкрашенный чай и абсолютно не сладкий кисель.
Меня поселили в отдельный номер, пышно именуемый "люксом". Ночью я почувствовал, что живу не один: клопы искусали меня с ног до головы. Наутро встретил в коридоре вялого Чумака с опухшей физиономией: ему посчастливилось еще меньше.
— У тебя та же беда? — Спрашиваю.
— Хуже. Мне чуть мошонку не отъели!
Первое представление начиналось в три часа. К двум нас привезли во дворец культуры. Стандартное сталинское здание с колоннами, зал на шестьсот мест, глубокая сцена, красный бархатный занавес — словом, все как везде. Я инстинктивно поискал глазами транспарант "Народ и партия едины".
Марина собрала всех за кулисами. Предупредила:
— Будет много местной пьяни, так что сохраняйте трезвость ума.
— Мы без выпивки не работаем, — заявила одна из стриптизерш: пухлая девица с ярко накрашенными синими губами.
— Девчонок это не касается, — уточнила Марина. — Охрана, будьте на стреме!
Бритоголовые, меланхолично жуя, переглянулись между собой. "Стрем" был им чужд…
Чумак надоел публике уже после первого куплета. Зритель посвистывал, срочно требуя "голых баб". Дима же упорно не покидал сцену. Его громко обкладывали матом обитатели галерки, им вторил партер, но исполнитель упрямо твердил о неразделенной любви. Он буквально врос в сцену как гигантский гриб-паразит. Наконец, отзвучал последний аккорд, и солист, снисходительно поклонившись, удалился за кулисы под оживленные аплодисменты.