Душа проводницы по-весеннему потекла:
— Вы — правда экстрасенс?
— Конечно. Я вам помогу. Сегодня вы будете хорошо спать.
Счастливая, она отплыла к другому купе. Вскоре принесла чай:
— Только для вас. — И зарделась, как солнце, опоздавшее к закату.
Взгляд Марика излучал свет небесной благодарности:
— Спасибо. Спите спокойно, гражданка…
Едва она ушла, Прыгунов назидательно произнес:
— Учитесь, господа. Перед вами катастрофический усыпитель проводниц и машинистов.
— Как ты умело наносишь мне раны! — возмутился Марик. — Но я подстерегу тебя и ударю так, что ты даже не заметишь!
Театралка Леночка весь вечер цитировала Надежду Хазину, вдову поэта Мандельштама. Она знала ее мемуары наизусть. Про Мандельштама говорила:
— Осип Эмильевич был беззащитный человек. Его пинали. Особенно Горький. Он штаны Мандельштаму не выдал. Мандельштам просил, а тот не выдал. А Маяковский — исполнитель приказов. Правда, писать он умел. Моча у него была в норме. Так говорила Ахматова…
Время тянулось медленно. Мы с Ингой вышли в тамбур, закурили.
— Ты, — говорю, — что-нибудь понимаешь? Горький, Маяковский. Не купе, а пен-клуб.
— Марик просил присматривать за тобой, — виновато призналась она. — Говорит, презентация ответственная, а ты пьешь.
— Я еще и ем. Кстати, тут рядом вагон-ресторан…
— Нет, спасибо. Имей в виду.
— Ты меня не выдашь?
— Нет. Ты хорошо поешь. Ты пел в театре на презентации. Мне понравилось.
Помню, как Марик привел меня в театр Киноактера на репетицию, предупредив:
— Там будет Лидочка Лагутенко. Не бойся ее.
— Почему я должен ее бояться?
— Потому что она тебя ненавидит.
— За что? — удивился я.
— Это нормально. Она ненавидит всех талантливых людей. Но ты ее все равно не бойся. Бойся ту, которая напротив нее.
— Это театр, — спрашиваю, — или комната ужасов?
— Театр, театр. А театр — это пауки в банке. В общем, бойся ту, другую. Она пытается протолкнуть своего мужа.
— Естественно, — говорю, — она же его любит.
— Да, но мы его не любим. Мы за тебя.
Ох уж эти детские интриги!
Когда я вошел в зал, "та, что напротив" воспитывала несчастного Прыгунова:
— Как вы смеете утверждать, что в нас живет палач и жертва? — кричала она. — Это чудовищно цинично!
"Да, — думаю, — если Прыгунов — циник, кто тогда я?.."
Лева со щедростью жертвы помалкивал. Ее уничтожающий монолог был прерван Мариком:
— А вот и Санечка. Ирочка, давайте послушаем его песню.
Ирочка ощупала меня презрительным взглядом:
— С меня хватит. Я уже слышала эту пошлость на магнитофоне. Все ларьки верещат его голосом!
Мне стало не по себе. Марик знал, что еще одной такой же реплики я не скощу. За меня вступился Лева:
— Зато он талантливый…
— Сколько вам лет, молодой человек? — с нетерпением спросила Ирочка.
— Двадцать четыре.
— Закончили консерваторию? Нет? О чем мне с вами говорить?
Она отвернулась. Я перестал для нее существовать. И все же мне позволили спеть на презентации. Но вначале по настоянию Ирочки солировал батюшка. Внешне он напоминал Герасима, скорбящего по Муму. У него дрожала рука; его внутренний мир извергал плотное амбре. Побеждая похмелье, он освящал черный символический деревянный камень с кровавой надписью "жертвам ГУЛАГа". Хотелось вызвать психиатра.
Я спросил у Лидочки Лагутенко:
— Не этим ли орудием убили Кука?
Она дико посмотрела на меня и отшатнулась. Спустя минуту, она уже выводила на сцену своих малолетних внуков. Активно жуя, мальчики преподносили камню гвоздики…
…Севастополь встретил нас уютным апрельским солнцем. Повсюду зеленели тополя, и я подумал, что природа — единственная в мире вещь, не изменяющая самой себе. Ей незачем лгать и притворяться.
Презентация прошла по-будничному просто. Полупустой зал населяли курсанты и пара гражданских лиц. Дамам подарили цветы, мужики довольствовались комплиментами.
Настроение уплывало за горизонт вместе с закатом. Трезвая ярость философским камнем давила душу.
— По "Голосу Америки" передали, что ты собираешься напиться, — мрачно сообщил Марик.
— Да, мои замыслы масштабны.
— Я открою тебе секрет. У Левы сегодня день рождения. И у него есть подружка Тереза.
— Какая прелесть!
— В некотором смысле — да. Она миллионерша. Содержит приют для собак чиновников.
— Чиновники, действительно, — собаки, — соглашаюсь.
— Не остри. Тереза приглашает нас в пансионат, и все. Поедем на ее "Мерседесах". Так что соответствуй…