— Спас! Ибо большое!
Оваций не было, но ощущение катастрофы улетучилось. Марина протянула мне пятьдесят долларов:
— Держи, может, еще пригодишься.
Дима поблагодарил:
— Ты меня спас…
— Ибо не за что, — ответил я.
По крайней мере, неделю можно было жить, перебиваясь с хлеба на консервы. Я тут же метнулся в гастроном. Купил яйца и колбасу. В винном отделе уговорил пожилую девушку продать мне водку из-под полы.
— Не положено: поздно, — сказала она.
— Помогите начинающему алкоголику, — взмолился я. — Вообще-то, я водку не пью: я ею запиваю.
— Смотри, сынок, не скатись по наклонной, — строго улыбаясь, предупредила продавщица, забирая рубль сверху.
Валечка, увидев бутылку, зашептал:
— Не верю, что ты не угостишь!
— Отчего же? — спрашиваю. — Я жмот от природы. Но сегодня присоединяйся.
— Опять я за свое, — вздохнул он, садясь за стол. — Печенка меня не простит. Ну, чтоб не колом, и не проснуться голым!.. — И с вожделением выпил. Поморщившись, сообщил: — Вот мы тут пьянствуем, а французы, между прочим, мучаются, изобретая напиток от бодуна.
— У нас это называется рассол, — говорю. — Его изобрели тысячу лет назад.
— Отстают французы, — расстроился Валечка и загрустил.
…Когда-то шоу-бизнес был экзотическим порождением заграницы. В Советском Союзе активно презирали стиляг, осуждая по партийным разнарядкам. Они подпольно слушали джаз, мечтая выгодно продать Родину. Потом появились битломаны и хиппи. Их мечты оставались прежними и столь же несбыточными. Фарцовщики, неистово пугаясь Уголовного кодекса, бесстыдно наживались на тамошнем "виниле" и джинсах "Ле Купер". Советские же люди упрямо продолжали любить Кобзона и Магомаева, Ротару и Пугачеву. И вдруг все рухнуло. Шоу-бизнес ворвался в "совок" подобно разрушительному торнадо, пронесся по городам и весям страны, собрав, словно опавшие листья прошлой эпохи, шальные купюры, и растворился в атмосфере всеобщего недоумения.
Ваш покорный слуга — обычный конферансье, вышедший из закулисья советской эстрады. А значит, как любому автору и артисту, ему не чужд дебютный мандраж. Совмещение реальности и вымысла — свойство моей профессии, поэтому не обижайтесь. В конце концов, сей роман — не реверанс завтрашнему дню и уж, тем более, — не поклон в адрес прошлого. Скорее, легкий пробег по знакомой клавиатуре…
ГАСТРОЛИ-МАСТРОЛИ
Терпеть не могу, когда артисты обманывают зрителей. Но иногда они все-таки лгут: и чем мельче исполнитель, тем масштабнее ложь.
Дима Чумак любой риск считал авантюрой, а тут еще пригласили в Армению, от чего он пришел в громкий ужас:
— Ну ладно еще Ереван! — Жаловался Дима. — Но Ленинакан — это самоубийство!
— Тебе не привыкать умирать на сцене, — съязвил я. — И потом, им тоже нужен праздник!
После разрушительного Спитакского землетрясения прошло два года, и Дима доказывал, что тамошний народ совершенно одичал:
— Это же семь километров до границы с Азербайджаном! У них там Карабах! Война, трупы и руины! Если ты такой смелый — поехали с нами! И только попробуй откажись — я на всю жизнь покрою тебя пятном презрения!
В минуты испуга Дима становился возвышенным. Позже признался:
— Никто из ведущих не хотел ехать, а ты безбашенный.
За сутки до отъезда спонсорша Марина предупредила:
— Не вздумай строить армянам глазки.
— Договорились: только рожи. Все равно мужики меня не интересуют.
— А кто? — Ужаснулась она. — Только попробуй! — И сообщила, что с нами на гастроли едет группа "Мираж".
В то время по стране гастролировала как минимум дюжина липовых "Миражей", изображающих игру на гитарах и маленьких клавишных инструментах, именуемых в народе "расческами". Неискушенный зритель рыдал от счастья, слыша знакомые аккорды, а эстрадные ловкачи щедро набивали карманы шальными деньгами. В августе девяностого эти бумажки еще кое-что стоили…
Во "Внуково" было много народу. Назойливая суета усугублялась нервозностью Марины.
— Где "Мираж"? — Злилась она.
— Вышел в тираж, — пошутил я.
— Дима, ты глянь: ему еще смешно!
Ох уж мой длинный язык! Именно из-за него я вечно терял в деньгах и перспективе заработка. Люди, что поумнее, еще могли меня простить, но Марина сделала окончательный вывод, что я — принципиальный алкаш.
— Ты — русский лапоть, — пригвоздила она, — и интересы у тебя соответствующие!