— Репейников знает, о чем говорит, — весомо сказала Маша.
— Ты что, — спрашиваю, — влюбилась?
— Ну, ты и дурак!..
…В назначенный день за нами приехала машина. На секунду я почувствовал себя важной персоной с мигалкой над головой. Водитель, предупредительно открыв перед нами заднюю дверь, дружелюбно улыбнулся:
— Здравствуйте, здравствуйте. Слышал, слышал…
— Что вы слышали? — Спрашиваю.
— Да все! — Загадочно ответил он и засмеялся.
Машина резко рванула с места. Я предупредил шофера:
— Здесь двор, дети, нельзя же так…
— Нам можно, — успокоил он. — Конституция — для быдла, а для белых людей — предписания и подзаконные акты.
Как же он мне был противен!..
Маша придержала меня за локоть:
— Только не митингуй: тебе еще работать…
Доехали "с ветерком". У входа в гостиницу "Космос" водитель, как преданный пес, открыл перед нами дверь и повилял хвостом:
— Желаю приятно провести…
Мы даже не посмотрели в его сторону, чем вызвали еще большее уважение.
В холле гостиницы нас встретил вспотевший от волнения Ляпиков:
— Здесь будут все! Это караул!
— Почему, — спрашиваю, — караул?
— Боюсь облажаться, — признался он, тряся головой, как истощенный приступами паралитик.
— Надейся на меня, — говорю. — А, вообще-то, тебе не впервой.
Праздничный зал был огромным: здесь должно было разместиться около трехсот праздных персон. Вдоль прямоугольного помещения было расставлено три длинных стола, на них громоздилось несметное количество выпивки с закуской: торталетки с черной икрой, зельц, балыки, дорогие коньяки трех сортов, разнообразные вина и, разумеется, водка. В глазах рябило от изобилия.
К нам подскочила молоденькая крашеная блондинка:
— Вы — ведущий?
— Именно.
— Для вас, как для любимца президента, приготовлена отдельная гримерка.
Я покраснел от смущения:
— Зачем? С удовольствием разделю площадь с другими артистами.
— Не скромничайте. Помимо этого, для вас и вашей супруги приготовлены места за столом рядом с площадкой. Наслаждайтесь. — И убежала встречать гостей.
Интересуюсь у Ляпикова:
— К чему все это?
— Не спрашивай. Просто хохми. Рассмеши эту кодлу! Они пожрут и выпьют, а потом я тебя позову.
Спустя пятнадцать минут зал наполнился важными особами чиновничьего вида. Давно замечено: чиновник в России представляет собой особую популяцию. Отличительные черты ее представителей — любовь к бумажкам, включая дензнаки; страх перед начальством, переходящий в обожание, и ненависть ко всему, что мешает функционированию вышеназванных пунктов. Взгляд российского чиновника подернут маслянистой поволокой снисходительности, лицо гладкое, и лишь задница, отполированная годами бесконечных заседаний, готова к страданиям, включая публичную порку на ковре. Такого количества краснорожих я не видел никогда. Толстопузые мужики вперемешку с пышногрудыми особами вальяжно рассаживались по периметру столов, лениво обсуждая последние новости:
— Исаич лимон за месяц поднял, — сообщал один.
— Главное — пронюхать перспективу, — добавлял второй.
— Неправда, — возражал третий. — Важно, чтобы, когда ты поднимаешь, не опустили тебя.
— Замес — он и в Африке… — соглашался первый.
Разговоры дамочек слегка отличались по тематике. Низкорослая брюнетка с ярко накрашенными густыми губами, наливая в рюмку коньяк, доказывала соседке:
— Двадцатилетние, как молодое вино, молниеносно ударяют в голову. Но и выдыхаются быстро. Мой, например, совсем обурел: "Пора, — говорит, — нам с тобой зачинать". А то я без него не зачинала!..
Сидящая рядом толстушка с обвисшим лицом, кивала, складывая в гармошку три своих подбородка:
— Гиперужас! И откуда взялся твой наглец?
— Из Хамовников!
Маша, плюясь за кулисами, приказала мне держать себя в руках, дабы не наболтать лишнего. Я приклеил улыбку к лицу, и вышел к собравшимся. Мой первый монолог прозвучал торжественно и лживо:
— Дорогие друзья! В преддверии новых свершений в предстоящем году, позвольте поздравить… — И так далее. Диктор Кириллов поставил бы мне "отлично".
Предоставив слова для поздравлений партийным бонзам, я энергично удалился за кулисы, как Ильич, спешащий на субботник. У гримерки меня изловил трепещущий Ляпиков:
— Позволь тебя представить. Это — Павел Игнатьевич, заместитель министра неважно чего.
Рядом с ним стоял длинный, как жердь, мужчина в сером костюме. Он ткнул пальцем мне в грудь:
— Ты — чисто писатель?