— Вон тот, в синей "тройке" еще не пел. Подключи.
— Да он пьяный! — Объясняю.
— Тем более. Только проследи, чтобы его не стошнило…
Минуты тянулись медленно. На сцену вышел мужской дуэт, переодетый под Верку Сердючку и Аллу Пугачеву. Размахивая патлами и виляя приклеенным бюстом, мужики артистично гримасничали, раскрывая рты ничуть не хуже прототипов. К скачкам подключилась вся пьяная компания.
Наконец, Ляпиков подошел ко мне и устало прохрипел:
— Путина можешь не изображать: они уже в зюзю.
— Мне же легче, — охотно согласился я.
По дороге к выходу к Маше прицепился уже знакомый лысач:
— Ну, так как, мадам?..
— Что? — Сурово переспросила Маша.
— Вы свободны?
— Смотря как трактовать, — ответила она. — Не имея отношения к одноименной радиостанции, я приветствую свободу как конкретно-историческое явление, определяемое уровнем развития производительных сил и степенью познания объективных процессов в природе и обществе. И, кстати: я очень даже замужем!..
Эта пламенная речь спровоцировала в "медведе" интеллектуальный кризис. Лысый согнулся в три погибели и, издав невнятный рык, метнул рвотные массы прямо себе на ботинки. Маша брезгливо отвернулась и, подхватив меня под руку, констатировала:
— Сглючило? Перезагрузи систему!
…Сразу после Нового года Андрюша Ляпиков вернулся в Америку и умиротворенно возлег на диван. А неделю назад сообщил, что на днях вновь собирается пойти в магазин за детскими вещами…
ЛОВЕЦ АТМОСФЕРЫ
Зато в апреле агрессивная среда расползлась по городу как чернильная клякса по промокашке. Развелось множество сумасшедших. Либо их перестали лечить, либо они сбежали. Один подошел и, глядя в глаза, заявил:
— Атаковать! Атаковать!
— Кого? — Спрашиваю.
— Фашистов. Они уже в Москве!
Маша ругалась:
— Зачем ты с ними встречаешься взглядом? Избегай!
Избегать не получалось. У станции метро "Пионерская" меня изловил уже другой, но такой же. Внушил:
— Черные оккупанты все скупили, включая тебя!..
Валечка успокоил:
— Они ловят атмосферу.
Через день привел знакомца из соседнего подъезда. Представил:
— Толик. Лидер молодежи.
Пожилой юноша лет сорока пяти, внешне напоминающий располневшего убийцу Чикатило, уточнил:
— Я чую атмосферу. Знаю, что в ней летает.
— И что же? — Уточняю.
— Да говно всякое! Моя мама даже сломала себе ногу. Теперь лежит и не высовывается.
Я был наслышан про демшизу, но подобной еще не встречал. "Чикатило", между тем, взгромоздился на кухонный стол и, открыв бутылку пива, провозгласил:
— Скоро всех будем сметать. Но я все равно за Израиль.
— Причем тут Израиль? — Спрашиваю.
— Он за нас борется. А маму жалко. Как думаешь, когда убьют Насраллу?
— Не знаю, — говорю, — но готовлюсь к спецоперации.
Толик вытянул руки:
— Видишь? Мои кисти очень сильные, потому что у меня нет стиральной машины.
— Не понял…
— Всю жизнь стираю вручную, и мощно накачался. Могу, если что, задушить правой клешней человек десять. Причем, одновременно.
Дело было в субботу, поэтому Маша поспешила мне на помощь: вышла на кухню и, осмотрев Толика, сказала:
— У вас штаны облохматились. Здравствуйте… Вам подшить?
Толик в нее тут же влюбился. Глаза его подернулись мутной пленкой, и жирные губы расплылись в похотливой улыбке:
— Женщине, так-скать, все можно!..
Маша обладает удивительной особенностью ставить ненормальных на место. Сумасшедшие перед ней трепещут. Одному из них она рекомендовала:
— Прежде чем орать, сделай три глубоких вдоха!
Он сделал, и заткнулся.
Мне же заявила:
— Пора взрослеть, а то ведешь себя как мальчишка. И лишь Валечка в силу пьяной близорукости воспринимает тебя всерьез!
…Она подшила Толику джинсы. Буйный демократ смирно сидел на кухне, прикрывая портфелем цветастые семейные трусы. Смущенно проговорил:
— Я бы тоже женился, но мама отругает. Вчера так избила меня палкой, что мозг ушибся.
— За что? — Спрашиваю.
— А я, когда выпью, пизданутым становлюсь.
— Тогда твоя мама права.
— Сколько лет твоей жене?
— Не интересуйся, — говорю мягко.
— А мне больше и не надо, — уточнила Маша, возвращая ему джинсы.
И Толик влюбился еще больше. Натянул штаны, признался:
— Я страстотерпец. В том смысле, что терплю всякие страсти. Вот и сейчас они разгораются и колышутся, а я понимаю, что — нельзя.