Валечка, протирая запотевшие очки, попытался сменить тему:
— Они — оппозиционеры. Власть матом кроют.
— Тогда они такие же лидеры, как и я — заключил Толик. — Моя обязанность — познакомить их с молодежью.
— Спасибо, — ответила Маша, — мы себе представляем.
— Напрасно, — укорил Толик. — Я вступил в организацию "Баррикада". И вам бы всем не помешало.
— Зачем?
— Баррикадироваться. Повсюду много молодых и горячих.
— Извини, — говорю, — но я уже не так молод, и ноги сжались в кулаки.
— Тогда разожми, и поехали!
Маша отказалась, а я поддался. Представительство движения находилось в районе проспекта Вернадского. Толик долго водил меня между железных гаражей, объясняя, что запутывает следы. Сообщил:
— Нас не любят менты. Могут всех накрыть, а сегодня — праздник. Новоселье в новом офисе. Так что познакомлю тебя с активистами. Кстати, мы пришли.
"Баррикада" располагалась в маленьком двухэтажном особнячке, окруженном гаражами, на втором этаже. Мы с Толиком поднялись по крутой железной лестнице, и очутились в узком пространстве между двумя дверьми. Толик нажал на кнопку звонка у той двери, что справа. Оттуда донеслось:
— Это кто еще приперся?
— Свои, — ответил мой провожатый, и дверь распахнулась.
Мы вошли внутрь помещения. Я увидел обшарпанные стены и облупившуюся побелку на потолке. Дверь же нам открыл высокий лохматый парень в джинсах и ковбойке. Разочарованно протянул:
— А-а, это ты… — И посмотрел на меня как на родителя, внезапно вернувшегося с дачи домой. — Здрасьте…
— И вы не хворайте, — отвечаю. — Толик мечтает нас познакомить.
— Меня зовут Эммануил Константинович Стасов. Проще — "Экстаз". А вас как?
— Облом, — говорю. — А, в принципе, неважно.
Толик объяснил, что Стасову негде жить, и что он органично вписался в тусовку молодых оппозиционеров, где теперь занимает видное место.
Углубившись в комнату, я обнаружил наличие в ней современной оргтехники, некоторого количества мебели, и около дюжины молодых людей, пьющих портвейн. Увидев нас, они возбудились:
— Какие люди!.. Толь, привет!.. Кого привел?..
Нам тут же налили пойло в пластиковые стаканы, и предложили присоединиться.
— Вы готовы к баррикадам? — Поинтересовался у меня "Экстаз".
Пытаюсь аргументировать:
— По-моему, бардака и так хватает.
— Бордели достали, — согласился он. — Будем осуждать и ркеонструировать. Вы в армии служили?
— Увы, да. Но причем тут бордели?
— Молодежь не желает превращаться в "груз двести". Согласны?
— Совершенно. С той лишь поправкой, что армия — часть системы. Стало быть, пора менять систему изнутри.
— Вы слишком глубоко роете! Это экстремизм! — Замахал руками "Экстаз". — Но мы мыслим в данном направлении. Плеснуть еще портвейна?..
Толик, между тем, обосновался в центре тепленькой компании юнцов, и горячо внушал:
— Я среди вас лидирую, потому что многое ловлю. У меня опыт. Налейте еще сто грамм, и я начну делиться!
Ему поднесли. Толик выпил, поморщился, совладал с отрыжкой и продолжил:
— Гнусная мразь беспочвенно почкуется в структурах! Мое существо, изрыгая естественное сопротивление, уходит во внутреннюю эмиграцию. А там, созревая, бурлит мысль.
Чернявая девчушка лет восемнадцати, глядя на него во все глаза, мятежно призналась:
— Эмиграция — это так тяжело!
— Но мысль плещется, — настаивал оратор. — И она уже готова экстрадироваться в ваше сознание. Будущее протеста — это протест будущего!..
Мне стало невыносимо скучно. Я направился к выходу, и, незаметно юркнув в коридор, тихо закрыл за собой дверь. Можно сказать, сбежал…
Я шел по шумной улице, перешагивая через грязные лужи, и думал о том, что, наверное, никогда не пойму новое поколение. Возможно, именно в тридцать восемь лет человек вступает в период между молодостью и старостью, когда юношеская глупость начинает раздражать, а мудрость еще не доступна? А, может быть, я сам — глупец, прикрывающийся никчемным опытом?
…Маленький злобный человечек шнырял у станции метро, дискутируя сам с собой:
— Договариваться!.. Договариваться!.. А то хохлы приедут на лошадях… Будет стрельба… Так что — договариваться!..
В атмосфере носилось ощущение неотвратимо надвигающегося дождя. Серого, колючего и холодного. Грубые бетонные строения высились как многоокие гиганты. И в их глазах горело бесстрастное торжество большого над ничтожным.
СУДНЫЕ ДНИ
Сначала Маша вернулась с работы вся в слезах: