Подошел к умершему. Поцеловал деда в лоб. С горькой благодарностью и отчаянием. Подумал, не коря себя за цинизм:
«Вовремя, дед, ушел. Да и тяжко тебе было в живых».
И, погасив свет, покинул квартиру.
К дому Мавры подъезжать не стал, оставил машину в соседнем переулке. Поразмыслив, достал из подголовника сиденья спрятанный там «ТТ», что купил по случаю неделю назад. Послал патрон в ствол.
Сунул пистолет за ремень брюк. Мало ли что?.. Он не верил никому, допуская даже, что сообщницы могли затеять любую пакость и против него, ведь обстоятельства способны меняться с логикой внезапной и парадоксальной… А уж если затеяли что «ТТ» пригодится. И тогда, не раздумывая, разрядит он обойму и в сестру родную, мразь эту, теперь уже все равно…
В дверь позвонил, как условились: два длинных, два коротких.
Мавра открыла незамедлительно.
— Миша, караул… — прошептала, безумно на него взирая. Кончился он, сука, зараза, теперь хлопот… — Она закусила костяшку кулака, болью отгоняя подступающую истерику.
— Тихо ты, — брезгливо проронил Михаил, проходя в квартиру.
В гостиной увидел скрюченное на полу тело Фридмана с развернутым как бы в немом крике ртом, забрызганный кровью паркет…
На диване, уткнувшись лбом в крепко сжатые, белые от напряжения кулаки, безучастно сидела Марина.
— Ничего… не сказал? — кашлянув, равнодушно обернулся Михаил к Мавре.
— Сказал, уже вывез…
— Ну вы и даете, гестапо в юбках… — Михаил покачал головой. — Совсем охренели. Идиотки! Убили слона, и теперь не знаете, куда его закопать? Главное, сами ведь хотели «бабки» сорвать, без дележа, а не вышло — сразу «ау, Миша»! А чего теперь аукать? Чтобы труп вам помог закопать?.. — Он осекся, вытащив из–за пояса пистолет: в замке входной двери что–то заскреблось, после раздался отчетливый щелчок, и тут же в прихожую буквально влетели трое парней: плечистые, в одинаковых кожаных куртках, высоких, на толстой подошве кроссовках…
Михаил, мгновенно оттолкнув в их сторону Мавру, кувырком перекатился в соседнюю комнату, рванул на себя створку окна и, не раздумывая ни мгновения, спрыгнул с третьего этажа вниз, на газон.
Вскочил. Боль пронзила правую лодыжку, но, скрипя зубами, не выпуская из рук пистолет, он заставил себя побежать в сторону машины.
В голове мелькало: почему? как? Эти трое — из мафии, не милиция…
Сзади раздался шум двигателя приближающейся машины. Михаил коротко оглянулся через плечо, увидел черный «додж» с желтым номером, знакомую ему машину охраны Фридмана…
Значит, подстраховывался Валера, хотя и неудачно…
«Додж» двигался на Михаила, не тормозя и не отворачивая.
С абсолютным спокойствием, будто бы проделывал такое каждодневно, он спустил предохранитель и, присев на колено, пальнул из «ТТ» по передним колесам, четырежды переместив мушку…
«Додж» повело в сторону; перевалив бордюрный камень, машина с глухим хрустом под звон битого стекла уткнулась в стену дома.
Не теряя ни секунды, Михаил бросился к своему «Жигуленку». Повернул ключ в замке зажигания, и, пропищав пробуксовавшими на месте шинами, автомобиль понесся прочь.
Через десять минут, превозмогая нервную дрожь, Аверин звонил из телефона–автомата Дробызгалову.
— Привет, начальник! — произнес как можно беззаботнее. — У меня классные новости: Фрюша — твой со всеми потрохами… Детали — при встрече…
— Когда? — коротко вопросил Дробызгалов.
— Да хоть сейчас… Только машину в гараж надо поставить…
— Подъезжай к управлению, я жду… — В голосе оперуполномоченного звучало нескрываемое волнение.
— О, давай так… — озадачился Михаил. — Заеду за тобой, потом воткнем тачку в бокс и — ко мне. Чуть–чуть отдохнем. День был жуткий, стаканчик «мартини» мне бы не помешал… А тебе как?..
— Никаких вопросов.
— Тогда через пять минут спускайся вниз, я подъеду. А, вот что! Не забудь паспортишко мой…
— Паспорт — после дела, — отрезал Дробызгалов.
— Правильно. Но я хочу знать, врал ты или нет, когда утверждал, будто бы там стоит немецкая виза…
— Хватит трепаться… — Дробызгалова, видимо, стал раздражать этот слишком откровенный разговор по телефону. Распустил язык… Убедишься: за меня беспокоиться нечего!
Когда Михаил подъехал к управлению, опер уже стоял в ожидании на улице.
Присев рядом на переднем сиденье, протянул Аверину паспорт.
Михаил не торопясь изучил документ.
— Все в порядке? — Дробызгалов протянул руку. — Виза на целый год, не хухры–мухры. «Друзья народа» помогали… Давай сюда и выкладывай свои новости.
Со вздохом Михаил возвратил заветные корочки.
— Придем ко мне, все по порядку расскажу, — произнес он, держа курс в направлении гаража. — Знай самое главное: дело сделано.
— Надеюсь, — кивнул Дробызгалов.
У гаража Михаил остановился, не глуша двигатель.
— Я ворота открою… — Он вылез из–за руля. — А ты въезжай…
Дробызгалов покорно перебрался на переднее сиденье. Когда нос машины впритык придвинулся к стеллажу, заваленному барахлом и запчастями, Дробызгалов, с хрустом до упора подняв рычаг ручного тормоза, открыл дверь, намереваясь выйти из «Жигулей», но тут же и оцепенел под черным зрачком «ТТ», смотревшим ему в висок.
На колени оперативного уполномоченного упали наручники.
— Пристегнись к рулю, менток…
Пришлось подчиниться.
Широкая клейкая лента скотча плотно легла на рот.
— Извините, обстоятельства изменились, — процедил Михаил, обыскивая его. — Так, ключи от машины, мой замечательный заграничный паспорт, а ваше табельное оружие заберете со стеллажа… Когда — не знаю, но ночевать сегодня придется здесь. Что еще? Бумажник ваш мне не нужен, грабежом милиции не занимаюсь… Пожалуй, все. Пока.
Из–под груды старых покрышек в углу Миша достал пакет с валютой и ботинки с «бриллиантовыми» каблуками. Переобулся, со смешком глядя на выпученные глаза Дробызгалова за лобовым стеклом автомобиля. Со стеллажа снял чемодан, прикрытый от пыли упаковочной бумагой.
Постоял в тяжком раздумье. Затем открыл дверь «Жигулей» и, коря себя за непредусмотрительность, привязал к рулю вторую руку опера, а шею его старым собачьим поводком прикрутил вплотную к подголовнику кресла.
— Вот так оно понадежнее, — произнес удовлетворенно, не принимая во внимание зверское мычание и хрюканье онемевшего поневоле Дробызгалова. — Не бойся, смертного греха на душу не возьму. Дня через два позвоню в ментовку твою хотя бы и из Берлина.
Он погасил в гараже свет и запер тяжелые двери. Через пять минут такси уносило его в аэропорт. Ощупывая нывшую от неудачного падения ногу, Михаил размышлял, застанет ли он в «Шереметьево–2» знакомую даму, твердо гарантировавшую места «на посадку». В крайнем случае придется звонить ей домой. Предстоит и звонок родственникам относительно похорон… Надо же, не суметь даже деда похоронить, что за жизнь!
А какая впереди? Кто знает… Не исключено, что сегодня придется ночевать в камере — ведь валюту и камни он вынужден везти на себе и выхода — никакого…
Ладно. Если в камере — значит, не судьба. Спустя считанные часы на него уже смотрели проницательные глаза таможенника.
БОРЯ КЛЕЙН
— Алик, падла, с кого получать двадцатник? — возмутился Боря, входя в столовую, где Алик тушил мясо к ужину. — Слышь, старший кок? Где шеф? Там меня проводили честь по чести, на шикарном иностранном «мерседесе», а тут колупал до Бруклина на вонючем о ечественном «шевроле» из «Кар–сервиса»… Хорошо, водила знакомый, с третьего Брайтона…
Приятели расцеловались.
— А подарок, — спросил Алик вкрадчиво, но с напором, из–за границы?
— За мной, — сказал Боря, выкладывая на стол пакет из кармана куртки. — Где шеф–то, действительно?
— Должен вроде тебя встречать… — Алик повернул голову в сторону холла.
Дверь в дом, оставшаяся незапертой, отворилась, и на пороге появились трое людей: тип двухметрового роста в длинном модном плаще и двое полицейских — оба в затемненных очках, руки — на рукоятях «кольтов».