Вспоминается мне и письмо с одной комсомольской стройки. Про живульку, обернувшуюся старыми вагонами, в которые временно поселили ребят, обещая скорый переезд в новый дом. «Скорый переезд» затянулся на год, а дом тем временем заселили. А на жалобы одна отговорка: так ведь временно, потерпите! Вода есть, крыша есть, даже музыка есть, а уж о молодости-то, когда все впереди, и говорить не приходится; ее даже больше чем надо!
Хорошая это лазейка — живулька! Никаких тебе усилий, а видимость заботы налицо. И заботы и работы. А главное, железная формула, которой нельзя не верить: временно! Действительно это так — временно. Но, спрашивается, зачем терпеть неудобства даже временные, зачем временно портить себе жизнь из-за чужой нерадивости, черствости, лени и равнодушия?
А вообще-то я ничего против живульки не имею. Если употребляется она по своему прямому назначению, в портновском деле.
АУ, СОСЕДИ!
Подошел мне на улице незнакомый мужчина и вызвался поднести сумку с продуктами, а когда я отказалась, он говорит: «Не стесняйтесь, я же ваш сосед!» Самое забавное, что он действительно оказался соседом: десять лет живет этажом выше, но я никогда его не видела. Не кажется ли вам, что сосед как таковой вымирает?
Прочитал я это письмо, придя домой после работы. Вокруг стояла оглушительная тишина: ни шороха, ни звука. Просторная лоджия была прочно перекрыта непроницаемой стенкой, и за перегородкой вроде бы никто не жил. Все окна в доме напротив были тщательно зашторены.
Я сел на подоконник и посмотрел на улицу. Рядом поблескивала овеянная дождевой пылью пожарная лестница, и мною внезапно овладело фантастическое желание: захотелось вдруг, чтоб по ней забрался мой старый, потерявшийся теперь в дебрях новостроек сосед Ромка-Ромео, как это он делал иногда, если возвращался за полночь, а входная дверь была на цепочке. Чтоб, подтянувшись на последней перекладине, он прыгнул на подоконник моего гостеприимно распахнутого окна и, поскрипывая мокрыми кедами, прошел в свою комнату напротив.
По пути мы перебросились бы с ним последними анекдотами, поговорили бы о подледном клеве, он бы стрельнул у меня трешку, я у него сигарету.
— Представляешь, — сказал бы он мне перед тем, как исчезнуть, — три мужика в один день на одном стадионе взяли высоту два тридцать, понял, как пошло дело!
Я оторвал взгляд от лестницы и с тревогой подумал о том. что вот уже несколько лет, переехав в новую квартиру, не видел своих новых соседей. Это кажется невероятным, но я не знаю, кто живет подо мной, напротив и на первом этаже, возле лифта. А уж про другие этажи и говорить не приходится. Такое впечатление, что дом населен сплошными невидимками.
Какие-то силуэты время от времени мелькают по подъезду, кто-то иногда проскальзывает с детской коляской, кто-то с собакой на поводке, но из-за вечной спешки я никак не могу их запомнить.
И вдруг меня поразила тревожная мысль: а что если сосед действительно вымирает по причине всеобщей цивилизации? Ну, как, скажем, в свое время незаметно вымер динозавр, которому просто стало тесно, и он превратился в ископаемое. Правда, теснота нынче исчезает, но, может, в этом-то все и дело! Ужасно, если это так, но ведь испарилось же из моего лексикона, ну если не совсем, так почти замечательное слово «соседи». Переехав из коммунальной квартиры в отдельную, я, сам того не ожидая, потерял их, кажется, навсегда.
А ведь было время, когда соседи стояли на втором месте после близких родственников и жизнь не мыслилась без общения с тетей Дусей, что жила возле кухни, с дядей Гришей, который занимал проходную комнату и вечно смолил на лестнице свою «козью ножку», с ровесником Ромкой-Ромео, приковавшим себя к телефону, посредством коего шло общение с Джульеттой, и тем самым раздражавшим портниху Леокадию Гавриловну, которой звонили клиентки. Тетя Дуся одалживала соль и спички, дядя Гриша сообщал последние хоккейно-футбольные новости, Ромка-Ромео менялся со мной конспектами лекций, а Леокадия Гавриловна, ловко орудуя машинкой «Зингер», производила бесплатный мелкий ремонт наших носильных вещей. Если кому-то было плохо, вся квартира бросалась на помощь. Было шумно, было весело, было дружно, хотя, конечно, как и в каждой большой семье, дело не обходилось без ссор. Но, даже поссорившись, все знали; за стеной люди, которые в трудную минуту не подведут.
Когда дом пошел на слом, всем дали отдельные квартиры, и бывшие соседи, а ныне ответственные квартиросъемщики, радостно попрощавшись, разлетелись кто куда. Теперь мы видимся очень редко, но зато расстаемся с грустью. А новые соседи не возникли…
И вспомнился мне старый, довоенный еще фильм «Музыкальная история» про парня-таксиста, который стал знаменитым певцом. Таксиста играл молодой Лемешев, играл с такой искренней симпатией к герою, что все считали: играет самого себя. Но я о другом. В фильме том была одна необычная для сегодняшнего зрителя деталь, занимавшая немаловажное место в авторском замысле. Герой жил в гигантской коммунальной квартире, которая напоминала целое государство. Чего стоила одна кухня, где теснились десятки столов, тумбочек и где действовали очень не похожие друг на друга жильцы. Они по-разному реагировали на таксиста, который, бреясь, услаждал их прекрасными ариями, и зритель, становясь как бы новым соседом, участвовал в забавных домашних приключениях.
Мне подумалось: а что было бы, если б молодой певец жил в отдельной квартире нашего дома-башни? Точно знаю: картина бы не вышла. Потому что исчезла бы атмосфера симпатичного общения, не было бы той душевной человеческой теплоты, которая пронизывает быт главного героя.
Только не считайте, дорогой читатель, что я грущу о времени общих кухонь и призываю всех вернуться в коммунальные квартиры! Трижды нет, ибо все это уже пройденный этап нашей жизни, и каждому ясно: незачем надевать пальто, из которого вырос.
Никому не нужны коммуналки, это бесспорно, и замечательно, что вместо тесных многонаселенных квартир с графиком посещения ванной комнаты идет массовое обеспечение по линии уюта и комфорта. Человеку создаются замечательные жилищные условия. Тяжело дыша, оседают в тучах пыли обветшалые дома, и на их месте вырастают крупноблочные белоснежные лайнеры, плывущие по морю асфальта и зеленых газонов, и гремит вокруг задорная музыка новоселья!
Но я хочу сказать, что, получая долгожданные удобства, люди отгораживаются ими друг от друга, и теперь не так уж часто встретишь тот сплоченный соседский коллектив, который был когда-то обычным явлением. А дружбу терять все да грустно, тем более добрососедскую.
Мой знакомый Леонид Павлович каждую субботу надевает выходной костюм и едет за тридевять земель, в Теплый Стан, едет для того, чтобы посидеть на лавочке в скверике, сразиться в домино, поделиться новостями. В Теплом Стане живут старые соседи, а новых у Леонида Павловича пока что не получилось…
Я подумал: а так ли уж виноваты условия, в которых мы очутились? Не кроются ли причины отдаления в нашей вечной спешке, в нашей занятости, которую мы возводим в культ, холим и лелеем? Мы проносимся на лифте мимо безымянных для нас квартир, где живут невидимые нами соседи, и мы никогда не остановимся перед чужой дверью, чтобы позвонить и попросить соль или спички. Для этого есть киоск на углу и просторный магазин напротив. Мы никогда не пригласим к себе соседа посмотреть телевизор, потому что уверены: у соседа есть свой телевизор. Мы бежим наверх и звоним в дверь только в том случае, если сосед вдруг забыл закрыть кран и вода сочится на наш белоснежный кафель. Последние футбольные новости мы узнаем из газет, из программы «Время», а ремонт своего костюма делаем в мастерской Дома быта.
