Большое русское приключение
— Всякому путешествию приходит конец. Наше тоже завершилось. Вива! — провозгласил лейтенант де Панж, начальник штаба эскадрильи. Он тут же энергично открыл бортовую дверцу, решительно спрыгнул на аэродром, но испуганно забарахтался, оказавшись по пояс в снегу.
— Путешествие закончилось, а большое русское приключение начинается! — закричал Ролан де ля Пуап. Подобрав ноги, он «бомбочкой» выбросился из самолета — и «утонул» в сугробе с головой.
Вслед за ним посыпались остальные добровольцы. В один миг у самолета с прорытой узкой полоской для рулежки снежный покров превратился в сплошное бело-синее месиво, из которого во все стороны разлетались многочисленные снежки.
Французы еще были под впечатлением вчерашнего приема и не замечали того, что по логике вещей должно было привести в уныние: мороз — под сорок, сугробы — почти в человеческий рост. Ничего подобного прибывшие не знали и не видели, а ведь всякому известно: чего не испытал, то не обязательно настораживает, бывает наоборот — успокаивает, притупляет внимание.
Заморские гости лишь тогда опомнились, когда перед ними возник рослый, широкоплечий, стройный, подтянутый советский офицер. Он был весь в меху: унты, летная куртка, утепленные шлемофон и перчатки.
В такой форме одежды французы увидели летчика впервые. Взглянули на него, осмотрелись и сразу же почувствовали себя как бы голыми среди бескрайней снежной пустыни. Ну что значили для трескучего мороза, которого не выдерживал металл, их легонькие костюмы «а ля Африка», модные на тонкой подошве туфли, щегольские с трехцветными околышами фуражки?!
Всего несколько минут длилась веселая катавасия на снегу, но их было предостаточно, чтобы начисто вышибло остатки хмеля, крепко прихватило морозом руки, ноги, носы, уши, неимоверная дрожь пронизала до самой селезенки.
Майор Пуликен попытался по всем воинским правилам доложить о прибытии эскадрильи «Нормандия» к месту назначения, но у него зуб на зуб не попадал, слова застывали прямо на губах. Видя это, наш офицер мягко улыбнулся, крепко обнял французского командира, затем жестом гостеприимного хозяина пригласил всех: мол, милости прошу следовать за мной.
О, русская зима! Наслышаны о ней все народы земли, а иные предки «нормандцев» даже испытали на себе ее суровый характер. Но что бы ни говорили о ней, все равно не поймешь ее, пока не почувствуешь на себе.
«Три мушкетера» Альбер, Лефевр и Дюран — первые весельчаки и заводилы — вдруг как бы окаменели. Ни слова, ни улыбки, ни выходки какой-нибудь. Дрожат осиновыми листиками на ветру, еле-еле переставляют ноги. Выступающие слезы тут же ледяными бисеринками повисают на веках.
Слово «казарма» само по себе не вызывает приятных эмоций. Однако для французов здание, обозначающее это понятие, показалось истинным раем. Как увидели они ряды аккуратно заправленных коек да почувствовали, что начинают отогреваться, — большего счастья им, казалось, не нужно было. И опять посыпались шутки. Вот уже подал голос Ив Бизьен:
— Люси! Забери меня обратно!
— Посмотрите на него, — отозвался Марсель Альбер, — в сосульку превратился, а просится не к маме, а к Люси.
— Мозги-то у него не замерзли, соображают, — уточнил Литольф.
По казарме прокатился смешок.
— Мозги, конечно, не замерзли, а левое ухо Иву прихватило, — заволновался врач Жорж Лебединский, который незаметно обошел почти всех добровольцев, проверяя, нет ли у кого признаков обморожения.
Бизьен схватился за совершенно бесчувственное ухо;
— Что же делать, Жорж? Оно отвалится!
— Да ничего страшного, — вмешался приведший их офицер. — Принесите поскорее снега.
Лебединский бросился к выходу, а Бизьен, выпучив глаза, испуганно заорал:
— Зачем снег?! Зачем снег? Грелка, нужна грелка!
— Что он говорит? — недоуменно поднял брови офицер.
— Не понимает, зачем снег нужен. Требует грелку, — объяснил Шик.
— Вы говорите по-русски?
— Да, я — переводчик.
— Тогда скажите, что именно снегом мы спасем ему ухо.
Шик, хоть и родился в России, подобных тонкостей не знал. Успокаивая Бизьена, внушал ему:
— Все будет хорошо. Положат на ухо снежный компресс — оно и отойдет.
— Шик, в своем ли ты уме? — недоуменно переспросил Ив.
Вернулся Лебединский с большим снежным комом в руках, протянул его нашему офицеру.
Тот с улыбкой взял пригоршню снега, подошел к оторопевшему Бизьену и стал сильно растирать ему ухо. Ив кривился, корчился, ворочал во все стороны ничего не понимающими глазами, на скулах напряженно ходили желваки. Но терпеливо ждал окончания странной процедуры.