Все они, пятнадцать летчиков, первые посланцы французского движения Сопротивления в Советском Союзе, мечтали о победном возвращении домой. К большому сожалению, выживут и вернутся только трое…
В круговороте занятий веселее побежали дни. Из штаба авиабригады приехали разные специалисты. Сначала в плохо отапливаемых классах, затем прямо на аэродроме стали учить «нормандцев» всему, что знали и умели сами. Языковой барьер преодолевался не только с помощью переводчиков, но и понятными всем авиаторам мира выразительными жестами. А поскольку для летчика и механика, хорошо знающих хотя бы один тип самолета, не составляет особого труда освоить другой — ведь в принципе все, за исключением конструкции узлов, деталей и агрегатов, одинаково, — то переучивание пошло полным ходом.
Лейтенант Жан де Панж еле управлялся с составлением расписаний и учетом успеваемости. Должность начальника штаба его не совсем устраивала, поэтому просил о переводе в летную группу в качестве пилота связной машины. Но такого самолета пока не было.
Лейтенант де Панж досадовал: всю жизнь не удавалось прочно захватить в руки штурвал. В девятнадцать лет ему, как и Марселю Альберу, дала путевку в небо единственная в то время во Франции женщина-инструктор Ивон Журжон. Но когда его призвали на службу в военно-воздушные силы, на гражданский значок пилота никто не обратил внимания. Набирали курсантов в школу штурманов. Он и подал заявление, не зная того, что штурман может потом учиться чему угодно — игре на скрипке, цветоводству, слесарному делу, — но никогда не сможет одного: стать пилотом. Так уже укоренилось в мировой авиационной практике. Когда де Панж раскусил эту жестокую истину, было поздно: стал офицером-штурманом. В этом качестве он участвовал в боях против гитлеровцев в составе бомбардировочной группы № 1 «Лотарингия», практически побывал на всех аэродромах ВВС «Сражающаяся Франция» в Африке.
Наверное, не видать бы ему «Нормандии», не случись встретиться со старым другом Альбером Мирле. Как-то за ужином последний рассказал об отправке в Россию группы французских летчиков-истребителей.
Эту новость де Панж пропустил мимо ушей: его, штурмана, она не касалась и, естественно, не могла взволновать.
Но вот Альбер сказал:
— Там у нас будет четырнадцать истребителей и один связной самолет.
Жана как током ударило:
— Связной? Возьмите меня!
На аэродроме в Иваново самым настырным оказался лейтенант де Панж. Кто бы ни появлялся из штаба авиабригады, даже сам комбриг Шумов, первым атаковал его Жан:
— Когда пришлют связную машину?
Несмотря на настойчивость, в судьбе лейтенанта пока ничто не менялось. Он занимался делом, в какой-то степени близким к штурманскому. Его всегда аккуратно подстриженную черноволосую голову ежедневно видели склоненной над документами, отработкой которых майор Пуликен всегда оставался доволен.
Пользуясь каждой свободной минутой, начальнику штаба помогал сержант Жан Калорб — механик самолета майора Тюляна. Он обладал красивым почерком и умел писать плакаты. Узнав об этом, Литольф, отличавшийся афористичностью мышления, не отстал, пока «художник» не написал на бумажной ленте, растянутой во; всю стену казармы: «Победа достанется тому, кто ее более настойчиво добивается!»
Друзенков только улыбнулся этому, а про себя подумал: «Вот тебе и партийно-политическая работа на французский манер».
Жан Калорб — стройный, шустрый паренек — все чаще и чаще заглядывал в канцелярию: не столько для того, чтобы поработать здесь, сколько отогреться от жгучего мороза. Не у каждого механика была такая возможность, и многие завидовали ему.
Однажды сержант примчался в штаб бледный, перепуганный — не может слова произнести. Только головой трясет. Панж присмотрелся — батюшки! — к губам «прикипела» гайка. Бросился отдирать — не поддается. Пришлось наклонить юношу над железной печуркой — гайка сама отпала.
Все еще трясясь от случившегося, Калорб подобрал ее и спрятал в карман.
— Заберу с собой во Францию в качестве русского сувенира. Иначе там не поверят. Хотел продуть, коснулся губами…
Усилиями Панжа и Калорба эскадрилья сравнительно быстро обзавелась четким делопроизводством.
Пуликен как-то сказал:
— Вы задаете тон всем нам: закладываете основы порядка и организованности. Если бы так слаженно шло переучивание, нам бы не было о чем печалиться.