Это был день сплошных сюрпризов. Сначала — четыре победы, потом — награды. Затем весенним паводком обрушилось то, о чем и мечтать не смели: полк, пополнение, новые самолеты, русский технический персонал. А в завершение генерал Пети объявил, что Марселя Лефевра увозит с собой в Москву — он, единственный француз — летчик «Нормандии» с орденом Отечественной войны на груди, избран делегатом Международною конгресса антифашистов.
Если и до сих пор были счастливые дни в истории эскадрильи, то этот оказался самым счастливым. Побольше бы таких!
Улетели Пети, Мирле, Лефевр. Стартовал Захаров. Летчики начали обсуждать перспективу, а техники и механики отправились упаковывать вещи.
— Мавр сделал свое дело и должен уйти, — философски заключил Робер Карм.
— А жаль, — возразил ему Марсель Анно, механик Лефевра, — мы только по-настоящему пристроились и поняли, что здесь к чему.
— Нас нужно переучивать на Як-девять. А русские придут подготовленными. К сожалению, только тринадцать наших ребят захотели стать пилотами, — сказал Ив Жакье.
— Несчастливое число, невезение, — раздался голос Андре Ларриве. — Будем опять загорать в Раяке!
В это время у летчиков шел другой разговор.
— Вы знаете, — обратился ко всем Пьер Пуйяд, — что существование «Нормандии» висело на волоске?
— Как так?! — воскликнуло сразу несколько человек.
— Майор Мирле рассказал, что после наших потерь, гибели Литольфа и Тюляна чуть было не приняли решение расформировать остатки эскадрильи.
— Это кто хотел принять такое решение? — спросил Жозеф Риссо.
— Временное французское правительство в Алжире. Там нашлись люди, настроенные против нашего участия на русском фронте. Например, новый командующий недавно переформированной воздушной армией французских ВВС. Он считал, что наше подразделение привлечено русскими по принципу идейных убеждений. Потребовал вернуть нас из России и распределить по воинским частям.
— Что же помешало ему продемонстрировать этот оригинальный трюк? — поинтересовался Марсель Альбер.
— Приезд майора Мирле. Он рассеял сомнения командующего, убедил его в нашем идейном нейтралитете, в том, что только «Нормандия» по-настоящему поднимает престиж всей авиации «Сражающейся Франции». После этого майору Мирле была разрешена вербовка пополнения для нас. И вот завтра мы увидим, какие люди подобраны…
Только теперь Мишель Шик понял, почему так загадочно улыбался майор Мирле — помощник главы французской военной миссии в Москве.
Утром встречали пополнение. Прибыли 23 летчика и два офицера-переводчика. Такого количества людей никто не ожидал, но ведь иначе не было бы полка! Да еще отдельного! Ведь это четыре эскадрильи вместо трех в обычной авиачасти, собственные ремонтные мастерские, в два раза больше технического персонала.
Среди новичков выделялись бравые, веселые, с отличной строевой выучкой Андре Ларжо, Луи Астье, Роже Дени, Ив Фару, Анри Фуко, Жан Рей, Ив Мурье, Жак де Сент-Фалль. Во взгляде строгих черных глаз последнего сквозила решимость немедленно броситься в бой и драться до последнего дыхания. Чувствовалось, что возможность попасть в «Нормандию», получить право един на один сходиться с врагом в воздушных атаках досталась ему нелегко. Молчаливый по натуре, он неохотно рассказывал о себе. Ему, выпускнику школы пилотов в Истре, с приходом к власти вишистов пришлось заниматься чем угодно, только не летать. Был он даже смотрителем, попросту говоря, охранником самолетов, временно стоявших на консервации. Удрать по воздуху не представлялось никакой возможности. Что же делать? Пришлось изощряться, чтобы добиться освобождения от армейской службы. И лишь после этого с помощью друзей из комитета «Свободной Франции» через Испанию, Португалию попал в Лондон, а оттуда — в Москву.
— Сколько имеете часов налета? — спросил Пуйяд.
— Четыреста, — выпалил де Сент-Фалль, а в глазах на миг мелькнуло беспокойство.
Пуйяд подумал: «В лучшем случае — сто часов. Все прибывшие набивают себе цену».
— Хорошо, — сказал он, — идите устраивайтесь, скоро начнем тренировки.
Командир понимал: парни бредят боем, но им невдомек, что здесь совсем не Африка и даже не Англия, где враг совсем не тот и напряжение схваток иное. Тут война идет не на жизнь, а на смерть. Или ты врага, или он тебя — третьего не дано.
Пьер Пуйяд, приняв эскадрилью и формируя полк, не однажды сожалел о том, что нет в живых Тюляна. Слишком уж стремительно свалилась на него огромная, тяжелая ноша. Пуйяду бы с полгода походить под началом опытного, бывалого Тюляна, понять, прочувствовать, что к чему, с головой войти в курс дел, а вместо всего этого — с кратковременной роли ведомого комэска перелет на должность командира полка. И не где-нибудь, а в России, где многое, очень многое не так, как во Франции и других странах, где ко всему надо привыкать, приспосабливаться. Ответственность каменной глыбой навалилась на Пуйяда. Он боялся, что ему не удастся закрепить традиции Пуликена — Тюляна: продлить славу «Нормандии»; волновался за каждого летчика, за полк в целом.