То же самое повторилось, когда прозвучали имена Бальку, Бона, Дени, Ларжо… Их останки, как и тех, кто погиб раньше, покоились в русской земле. Далеко не у всех был могильный холмик. Одни превратились в пепел. Другие, замурованные в кабинах, бесследно канули в леса и топи. Третьи в числе безымянных солдат похоронены в братских могилах.
К сожалению, так уж устроен мир: правое дело без жертв не отстоишь. Много лет спустя после войны «нормандцы» будут петь:
Ну, а тем, кому выпало жить, Надо помнить о них и дружить…Торжественное построение закончилось обедом, веселым чаепитием из подаренного тульского самовара.
Гости улетели, а летчики были приглашены в Дом Красной Армии на балет Чайковского «Лебединое озеро» с участием Ольги Лепешинской.
После того памятного дня в полку целый месяц не было происшествий.
— Награды подняли дух, — констатировал Лефевр.
— А может быть, это результат вашей работы? Помогли новичкам встать на ноги, — высказал предположение Пуйяд.
— Старожилы полка сделали, конечно, все, что было в их силах. Дай бог, чтобы и дальше все шло, как сейчас.
— Завтра, Лефевр, восемнадцатое марта. Генерал Пети обещал, что в этот день к нам прибудет еще группа летчиков.
— Так, смотри, мы перерастем рамки полка.
— К тому все идет, дорогой.
— Выходит, работы у нас никогда не убавится?
— Выходит, так.
По злому стечению обстоятельств вновь прибывшим пришлось начинать службу в «Нормандии» с участия в похоронах.
Жуар и Бурдье — неразлучные друзья. На земле и в воздухе — вместе. Ни один не признавал за собой права ведущего. Оба равны. Потому по очереди летали в качестве ведомого.
Это шло вразрез с наставлением по производству полетов, но Пуйяд поощрял такую дружбу, видя в ней залог неуязвимости в бою. Полковые же шутники реагировали по-своему.
— А как у вас с девушками? — то и дело «подначивали» их.
На это оба отвечали:
— Не волнуйтесь, и тут полный порядок.
Вокруг Жуара и Бурдье всегда была атмосфера душевного, сердечного притяжения. Они всегда — центр веселой компании, где в почете шутки и смех. Оба симпатичные, ладно скроенные, они могли и спеть и сплясать. На этой почве Жуар и Бурдье быстро нашли общий язык с Лораном — обладателем великолепного голоса. Александр исполнял целые арии из опер, Жуар и Бурдье с удовольствием подпевали ему.
В тот день, 18 марта, они с утра, бреясь, дружно спели знаменитую каватину Фигаро из оперы «Севильский цирюльник».
Ничто не предвещало беды. Но она пришла как гром среди зимы.
Жуар в Бурдье поднялись в небо, начавшее затягиваться тучами. В наборе высоты им пришлось пробивать облака.
— Бурдье, подтянись, не отрывайся, — предложил по радио Жуар.
Самолеты ныряют в серую пелену.
Что произошло в следующую секунду, не видел никто. Только два «яка» на глазах у всех, беспорядочно переворачиваясь, вывалились из плотных облаков и неуправляемо понеслись к земле. По всей вероятности, Бурдье, прибавив обороты, чтобы не отстать от Жуара, столкнулся с ним.
На аэродроме все оцепенели от ужаса. Вздох облегчения вырвался у многих, когда от самолета ведущего отделилась черная точка и над ней раскрылся белый купол. Ждали, что вот-вот покинет борт и пилот ведомого. Но тут произошла еще одна трагедия: пылающая машина Бурдье задела раскрытый парашют, и тот вспыхнул как спичка.
Более страшного зрелища в небе никому видеть не приходилось. Это была катастрофа из числа тех, которые надолго выводят всех ее свидетелей из душевного равновесия.
Тела погибших друзей положили рядом на трехцветное национальное полотнище. И в смерти они неразлучны.
Потрясенные летчики стояли вокруг. В ушах каждого продолжало звучать «Фигаро там, Фигаро здесь», а уста тех, чьи задорные голоса они слышали еще утром, были сомкнуты навсегда.
Черный траур царил в полку.
Он привел в крайне угнетенное состояние и только что прибывшую группу летчиков во главе с капитаном Луи Дельфино. Чем-то отдаленно схожий с Пьером Пуйядом, он стоял, в скорби склонив голову, а рядом в глубокой печали застыли Гастон, Жецес, Пинон, Лемар, Эмоне, Перрен, Мансо, Меню, Микель, Табуре. С первой минуты пребывания на тульской земле они получили жестокий урок того, как можно сложить крылья, даже не побывав в воздушном бою.
С новым отрядом летчиков прибыл и кюре Патрик. Вместо первой проповеди ему предстояло отпевать погибших. Среди французов верующих почти не было — проявляли уважение к религиозным обрядам лишь традиционно. Этого не мог не заметить проницательный служитель культа. Заботясь об укреплении своего престижа, он хотел было и похороны организовать согласно религиозным обычаям. Но этому помешало одно непредвиденное обстоятельство.