Шик улетел. И только потом, по рассказам очевидцев, узнал о потрясшем всех, невероятном по самоотверженности и верности боевому братству подвиге.
Эскадрильи стартовали одна за другой. На борту каждого «яка», вопреки инструкции, в тесном багажном отсеке находился механик. Это диктовалось требованием сразу же наладить боевую работу на новом месте.
Вначале все шло без каких-либо отклонений, как по конвейеру. А минут через двадцать после взлета по радио прозвучал голос де Сейна:
— Возвращаюсь, обнаружена утечка бензина. На аэродроме приостановилось движение, расчистили полосу.
— С хода заходите на посадку, — распорядился Луи Дельфино, оставшийся за командира полка.
Де Сейн делает уже четвертый разворот и снова уходит на круг.
— Доложите, что случилось? — волнуется Дельфино.
— Пары бензина проникают в кабину. Плохо вижу землю.
— Подводите машину к полосе по моим командам. Следующая попытка приземлиться тоже не удалась.
— Пары заполняют кабину, — как сквозь вату передал де Сейн.
Дело принимало трагический оборот. Нависла угроза взрыва самолета или удушения летчика. Ситуация, схожая с той, в какую попал Лефевр.
О случившемся немедленно доложили генералу Хрюкину. Правда, ему не сообщили, что на борту, в нарушение существующих правил, находится советский механик.
— Прикажите де Сейну покинуть самолет, — решительно ответил командарм.
Дельфино, часто глотая воздух, сказал в микрофон:
— Слышишь, Морис, командующий приказал прыгать.
Тишина. Де Сейн снова заходит на посадку. И опять безуспешно.
— Морис, наберите высоту и немедленно покидайте самолет.
Снова ни звука. Потом голос де Сейна:
— На борту Володя. Без парашюта.
Дельфино скрипнул зубами: ситуация безвыходная. Он не может приказать своему пилоту бросить русского механика! Передает микрофон Агавельяну.
— Вы — представитель советского командования. Решайте сами.
Сергей Давидович так сжал трубку микрофона, что послышался хруст пальцев.
Минуту молчал. Мобилизовал все инженерные познания и опыт, чтобы помочь де Сейну избежать беды. Но ничего, абсолютно ничего не придумал. Никакого варианта, кроме как ценой жизни механика спасти пилота, не оставалось. Дальнейшее промедление грозило гибелью обоих. Лучше бы не родиться Агавельяну, не доживать до такого часа, когда приходится выносить смертный приговор своему лучшему механику!
Пересиливая себя, с трудом ворочая неподчиняющимся языком, Сергей Давидович медленно, с растяжкой произносит:
— Морис, дорогой, прыгай. Это приказ! Ты обязан выполнить. Прыгай!
Все окаменели в ожидании развязки.
Наступил момент, когда только сам де Сейн мог решить, как ему поступить. Выполнить приказ и остаться жить? А Володя?
Это был первый и единственный приказ, который де Сейн не выполнил.
Теряя сознание, не видя земли, он идет на снижение. В ста метрах от земли машина начала резко рыскать то влево, то вправо.
— Убери обороты, держись прямо, — попробовал подсказывать Дельфино. Но летчик, по всей вероятности, уже ничего не слышал. Неуправляемый «як» накреняется, задирает нос, опрокидывается, падает на спину, скрывается в клубе огня, дыма и поднятой пыли.
Не помня себя от увиденной картины, все рванулись к месту взрыва. Надеялись на чудо. Не хотели верить в гибель двух верных друзей.
Но чуда не произошло. Силой удара Мориса де Сейна и Владимира Белозуба выбросило из самолета. Они, раскинув руки, лежали почти рядом на обожженной траве. Их похоронили в Дубровке в одной могиле. Дольше всех оставался возле нее дед Митрич.
— Ты прав, Володя, у нас у всех одна золотая рыбка, — шепотом повторял он слова де Сейна.
Через два часа в Микунтанах полк «Нормандия» в торжественном строю минутой молчания почтил память Мориса де Сейна и Владимира Белозуба. Спустя несколько дней в приказе по армии и во фронтовой газете подвиг де Сейна был отмечен как образец мужества и взаимовыручки.
Микунтаны — маленькое селение, многим отличающееся от Дубровки. Здесь добротные кирпичные дома под черепицей, богатые фермы, вокруг холмистая, поросшая лесом местность, маленькие чистые озера. А главное — подвалы жителей набиты продуктами. Оказывается, сюда за всю войну не заглядывал ни один захватчик.
— Это одно из доказательств, что оккупация такой обширной страны, как СССР, — весьма обременительное для агрессора дело, — пришел к заключению Жозеф Риссо.