– Охотно, поскольку этот зачинщик затеял просто-напросто неприличную ссору.
– Вот как! Что вы имеете в виду, господин де Лозен?
– Только то, – ровным голосом продолжал Пегилен, – что граф де Вард безо всякой видимой причины набросился на посла. И если бы дело дошло до драки, то я…
– Вы?..
– Арестовал бы графа ещё до того, как он сделал бы первый выпад.
– Ого! Да вы сама предупредительность, сударь! – выпалил Людовик, вне себя от того, что его замысел так или иначе был обречён на провал. – Вот так, по собственному почину, без приказа?
– Я лишь исполнил бы свой долг перед короной, государь.
– Так исполните его теперь, капитан, – величественно произнёс король.
– Готов служить вашему величеству. Приказывайте, государь.
– Немедленно возьмите под стражу де Варда.
– По какому обвинению?
– Я полагаю, что король вправе заключать своих подданных безо всяких объяснений, – заносчиво ответствовал Людовик. – А впрочем, нет: предъявите ему обвинение в оскорблении достоинства посла иностранной державы. Поспешите, барон!
– Ещё одно слово, государь. Сколько лошадей дозволено мне будет взять из конюшни?
– А зачем? – нахмурился король.
– Чтобы догнать графа де Варда.
– Догнать? Он, что же, покинул двор?
– Сразу после оскорбления посольского достоинства, – невозмутимо отрапортовал де Лозен. – Свидетели его отъезда утверждают, что он умчался как одержимый…
Сент-Эньян невольно вжал голову в плечи, ожидая неминуемого взрыва. Пегилен замер в напряжённом ожидании. Но Людовик XIV, казалось, о чём-то задумался. На несколько долгих минут в апартаментах абсолютного монарха воцарилась абсолютная тишина. Фавориты, наблюдавшие за повелителем, изо всех сил старались угадать его мысли. И в ту самую секунду, когда Лозен пришёл к выводу, что де Вард покинет Бастилию только в день собственных похорон, а Сент-Эньян заключил, что графу не миновать эшафота, Король-Солнце разомкнул уста и произнёс два слова:
– Пусть едет.
Вздох недоумения и облегчения вырвался одновременно у адъютанта и капитана.
– Вы отменяете приказ об аресте, государь? – сдержанно поинтересовался Пегилен.
– Отменяю, капитан. Пусть едет, – повторил король.
Де Лозен выслушал и, попросив разрешения уйти, откланялся. От дверей королевских покоев он отправился прямиком в зал Дианы, где герцогиня де Монпансье с нетерпением поджидала своего великолепного возлюбленного. Надо сказать, что за последние несколько дней барон немало преуспел в осуществлении своего сокровенного замысла, так что его величество уже с более тщательно скрытым неудовольствием поглядывал на свою нелюбимую кузину. Это служило неистощимым источником весёлости принцессы и честолюбия Лозена: они почти не расставались. Придворные с недоумением и даже завистью следили за этой необычной парочкой, гадая, в какую романтическую ловушку заманивает тщеславный гасконец неискушённое сердце внучки Генриха IV. Герцогиня просто светилась счастьем, слушая непринуждённую болтовню признанного сердцееда.
– Как ты думаешь, Маникан, чего добивается наш друг? – насмешливо спросил приятеля де Гиш, увлечённо наблюдавший за Пегиленом.
– Полагаю, большего, чем ты.
– Господин де Маникан!
– Разве я что не так сказал? – с самым невинным видом осведомился Маникан. – Это всё моя рассеянность: отвечаю, даже не расслышав вопроса. Только что мне, например, послышалось, будто ты спросил, какого я мнения о госпоже Монако.
– Да чего ради я спрашивал бы твоего мнения о моей сестре? Все знают, что Катрин была любовницей Пегилена.
– Но, возможно, у меня на её счёт особое мнение, – выпятил грудь Маникан.
– Допустим. Но ты ответил: «большего», а не «более высокого». А?
– Неужто так и сказал? Ничего себе… Выходит, я ко всему ещё и путаю слова. Горе мне!..
– Ладно. А теперь отвечай всерьёз: к чему может стремиться Лозен в отношении Великой Мадемуазель?
– Да к герцогской короне, клянусь спасением души.
– Всё шутишь…
– На этот раз – нет. Ты только послушай, до чего же звучно: его светлость Пегилен, герцог де Монпансье. Породниться с королём: вот чего жаждет и добивается наш драгоценный гасконец.
– Может, ты и прав, – пожал плечами де Гиш, влюблённо глядя на принцессу Генриетту, играющую в карты.
– Ещё бы я не был прав. Да ты спроси у него сам, изволь, если желаешь: тебе он не соврёт. Ах, вот с кого бы взять тебе пример, друг мой: сколько вокруг незамужних светлостей. Вот хотя бы, взгляни: Шарлотта де Кастельно – чем не предмет обожания? Чудо как хороша! Но нет же, я угадываю ответ…
– Моё сердце мне не принадлежит.