XXIV. Первые три дня франко-испанского союза
А что же д’Олива? Чем был занят преемник Арамиса всё то время, пока начальник путешествовал по Франции? Удовлетворить любопытство читателя несложно: ведь он и сам, верно, догадывается, что достойный прелат истово служил делу ордена.
Во исполнение воли генерала преподобный отец подстерёг королевского виночерпия в одной из потаённых галерей. Бесстрастно выслушав из уст священника два заурядных по звучанию, но страшных по смыслу слова, Дюшес молча кивнул седеющей головой и быстро удалился. Участь исповедника Марии-Терезии Австрийской была решена…
Став таким образом (в который раз!) в один ряд с небожителями, ведающими судьбами рода человеческого, иезуит назавтра испросил аудиенции у самой королевы. Аудиенция была дана и затянулась часа на четыре. Людовик, которому об этой встрече незамедлительно сообщил Сент-Эньян, сначала насторожился и даже выразил некоторую обеспокоенность. Но появление Атенаис сделало своё дело: минутою позже солнцеподобный монарх был уже всецело поглощён ею, предоставив супруге вволю тешиться беседами со служителями церкви.
Примечательно, что после сего продолжительного общения Мария-Терезия тут же отказала в приёме преподобному Паскалю, сославшись на недомогание. Причина представилась духовнику тем более убедительной, что он и сам со вчерашнего вечера чувствовал себя не лучшим образом, смиренно перенося приступы тошноты, перемежающиеся нещадными резями в желудке. Предоставленный самому себе, он поспешил слечь с тем, чтобы больше уж не подняться до десятого ноября. Как и было предопределено.
Утром отца д’Олива разыскал в Версале гонец, отправленный Арамисом перед отъездом в Гасконь. Записка, вручённая иезуиту, гласила:
«Будучи посвящён в тайны мёртвых, имеющие значение для живых, срочно отбываю к испанской границе. Препоручаю вас чести и гостеприимству французского двора вплоть до встречи в Фонтенбло.
Герцог д’Аламеда».
Воздев очи к расписному потолку, д’Олива перекрестился и пошёл справиться о здоровье брата своего во Христе. Но в коридоре был остановлен военным министром, любезно приветствовавшим посланника:
– Желаю и вам доброго дня, монсеньёр, – ответствовал иезуит.
– Благодарю, преподобный отец. День и впрямь обещает быть добрым – третий день нашего союза.
– Э-э, господин де Лувуа, если мы, политики, будем считать дни этого союза, то что останется делать народам, живущим в постоянном страхе перед войной. Будем же готовы потерять счёт годам мирного благоденствия наших держав.
– Немногие желают этого больше меня, отче.
– Прекрасно, что в числе упомянутых немногих состоит и господин суперинтендант. Сие обстоятельство существенно укрепляет мою веру в завтрашний день.
– Не премину сообщить господину Кольберу о ваших суждениях, весьма для него лестных. Я сейчас направляюсь к нему.
– Буду премного благодарен, сын мой…
Приняв благословение священника, Лувуа вошёл к Кольберу, застав того за изучением географической карты. Обратив к молодому вельможе почти улыбающееся лицо, министр дружелюбно молвил:
– Не подлежит сомнению, что в эти утренние часы господина военного министра привело ко мне какое-то неотложное дело?
– Разве это настолько очевидно?
– Я уже немолод, господин де Лувуа, и давно читаю в людских сердцах не по слогам. А когда вижу, что блестящий придворный, занимающий один из высших государственных постов, заходит в кабинет такого человека, как я, то вправе же я заключить, что совершает он это не забавы ради. Что, не так?
– При всём моём уважении, монсеньёр, это лишь половина правды. Я всегда, поверьте мне, очень высоко ценил возможность общения с вами…
– Вы льстите старику, сударь. Это чересчур благородно с вашей стороны.
– Нет, не говорите так. Если бы мне вздумалось улестить суперинтенданта, я бы уж сумел подыскать комплименты поцветистее. Теперь же я говорю лишь то, что думаю.
– Пусть так. Спасибо за искренность, но вы тем не менее не станете отрицать, что у вас ко мне дело?
– Не стану, монсеньёр, это так.
– Дело государственной важности, полагаю? – уточнил Кольбер с тем оттенком снисходительности, который так легко выдать за вдумчивость.
Лувуа попался на удочку, но всё же заметно покраснел. Глядя прямо в глаза министру финансов Людовика XIV, он твёрдо произнёс:
– Судите сами, монсеньёр: не так давно вы ставили это дело на одну доску с военно-политическим союзом двух стран.
– А-а, вот вы о чём…
– Вам угодно было вспомнить, о чём идёт речь, не правда ли?