Но тут Витя снова вспомнил, что обещал Гавриле Семёновичу не только не выносить шпагу из дома, но и не обнажать ее. Это сразу отрезвило его, и ему стало не по себе.
Однако он быстро придумал выход.
Он сам придёт к Гавриле Семёновичу и скажет: «Я обманул вас. Я обнажил на улице шпагу!»
Гаврила Семёнович станет серьёзный и грустный. «Я верил в тебя, Витя, — скажет он. — Но ты не оправдал моего доверия. Теперь наша дружба врозь. Прощай!»
Тогда Витя скромно, не выпячивая себя, расскажет ему всё. И Гаврила Семёнович всё поймёт, похвалит его и подарит ему самую лучшую свою картину, где охотник стреляет в лося…
Так мечтал Витя. Но кругом было тихо и спокойно. Бежал по улице освещённый трамвай, лоточница продавала папиросы, и только милиционер на перекрёстке подозрительно, как показалось Вите, оглядел его.
Витя замедлил шаг. А вдруг милиционер увидел, что у него из-под штанины высовывается шпага?
«Свернуть с дороги? — подумал Витя. — Усилишь подозрение. Бежать? Ещё хуже».
Он остановился в нерешительности, ища выхода. А милиционер вдруг поманил его к себе пальцем.
Опустив голову, чувствуя, что спотыкается, как приговорённый к казни, Витя заковылял к нему. В душе он твёрдо решил, что Гаврилу Семёновича не выдаст, лучше тюрьма!
Милиционер смотрел на него внимательно и ласково.
— Что ты ищешь, мальчик? — спросил он. — Что с тобой? На тебе лица нет.
— Ничего, спасибо, нога болит, а дорогу я знаю, — прохрипел Витя и, боясь оглянуться, хромая больше, чем надо, пошёл по мостовой.
«Пронесло! — думал он. — Теперь надо быть осторожней…»
И ему сразу расхотелось мечтать и искать приключений. К тому же дом Шурки Кривошипа был уже рядом.
Глава четвертая
Шурка Кривошипов, или Кривошип, как его прозвали в школе за немного кривые ноги, был лучшим другом Вити, хотя ни внешне, ни характером они вовсе не были похожи.
Кривошип был маленький, коренастый, с почти чёрными волосами, раздвоенным подбородком и длинным прямым носом. (Учительница рисования говорила, что у Шурика римский профиль.)
У Вити же волосы были совсем светлые и щёки очень румяные.
Шурка уже два года назад вообразил себя взрослым и решил никогда ничему не удивляться. А Витя вечно чем-нибудь увлекался, и никак нельзя было ожидать, что он придумает завтра.
Шурка много занимался гимнастикой и даже, как он выражался, «работал с гантелями». Однажды он подсчитал, что если каждый день прыгать вверх по десять — двадцать раз, прибавляя ежедневно по сантиметру, что вовсе нетрудно, то примерно через полгода можно допрыгаться до потолка. И втайне от товарищей усердно тренировался.
Витя же был совершенно равнодушен к спортивным достижениям и больше всего любил книги с приключениями.
Про Гаврилу Семёновича Витя, конечно, рассказал Кривошипу, но почему-то до сих пор ни разу не приводил его с собой в гости к Поповым.
Были они оба — и Витя и Шурик — в одном звене, учились на четвёрки и пятёрки, кроме английского языка, который давался Вите с трудом, а Шурка считал его не имеющим применения в практической жизни.
Шурка был уже дома и сидел один, когда к нему пришёл Витя.
— Клянись, Кривошип, что не выдашь моей тайны! — с порога, как только Шурка закрыл за ним дверь, начал Витя. — Твоих никого нет?
— Клянусь. Никого. Какой тайны? — быстро сказал Кривошип и поднял руку.
— Гляди.
И Витя вытащил из штанины шпагу.
Кривошип взял её и начал внимательно изучать.
Витя горделиво смотрел товарищу в лицо. Но лицо Кривошипа не выражало ничего, кроме полного спокойствия. Ни изумления, ни восторга, точно ему каждый день приходилось иметь дело с такими редкостями!
— Ну? Видал-миндал? — не выдержал наконец Витя.
Кривошип презрительно опустил углы губ.
— Устаревшая, — произнёс он свой приговор.
— Что? Устаревшая? Сам ты устаревший! — возмущённо воскликнул Витя. — Эх, ты! Да разве в том дело, что устаревшая? Да эта шпага, если ты хочешь знать… самого д’Артаньяна!
— Кого, кого? — Шурка наморщил лоб. — Какого такого д’Артаньяна?
— Эх, не знаешь… — Витя захлебнулся от негодования. — Мушкетёр знаменитый, храбрец!
— Погоди! Погоди! — остановил его Кривошип. — Я всех знаменитых знаю: Александр Невский, Суворов, Багратион, Чапай… — начал он перечислять, загибая пальцы.
— Чудак! Д’Артаньян, конечно, француз был, но тоже свой. Благородный и никого на свете не боялся. А ты…
— Ещё, может быть, придумаешь, что это царя Додона шпага? — расхохотался Кривошип и покровительственно похлопал Витю по плечу. — Литературная романтика! Лучше скажи, почему в музее не был?