Окно личного кабинета отца Лукаса выходило на южную сторону, прямо на маленькую городскую площадь, носящую гордое название площадь Республики. Приблизительно к полудню вся комната наполнялась солнечным светом. При этом отец Лукас научился определять время более точно, соотнося движение небесного светила с календарем и городскими крышами, которые попадали в поле зрения сидящего на рабочем месте. В настоящий момент солнце зависло на полпути от кондитерской Рагно к шпилю городской ратуши, что в это время года означало равно час дня. Впрочем, это время можно было вычислить еще и по запаху круассанов, которые Рагно начинал готовить сразу после полудня, готовясь к дневному наплыву посетителей. Отец Лукас помнил, что сегодня после двух он встречается со своим братом в их любимом итальянском ресторанчике на пяти углах, и, хотя пешком туда было не более четверти часа, решил выйти пораньше и немного размяться прогулкой.
Как уже было сказано, ресторанчик находился ближе к северной окраине города. От городской площади до него можно было дойти, никуда не сворачивая, по довольно ухоженной прямой улице. Но у отца Лукаса был свой любимый обходной маршрут, мимо школы фехтования. Ему нравилось, пройдясь под окнами зала, послушать звон оружия и резкий голос брата, командующего учениками. В такие моменты он особенно остро чувствовал, какие же они с Филиппом разные.
Филипп, родившийся на два часа раньше, с самого детства был бесстрашным воином, отчего в первые годы жизни младшему из близнецов изрядно доставалось.
В конце концов младший научился избегать неравных битв с отчаянным братом и, более того, сумел найти общий язык с ним. Именно на этом общем языке братья и общались до сих пор; младший – тихий, спокойный и рассудительный, старший – резкий в суждениях, горячий и цепкий. Филипп привык обрушивать на священника все свои претензии к миру, а тот, в свою очередь, любовался и одновременно заряжался неукротимой энергией своего такого непохожего близнеца.
Оба брата обладали хорошим ростом и от природы атлетическим телосложением. Правда, с годами Филипп несколько похудел, а отец Лукас, который всегда тщательно избегал физических нагрузок, напротив, набрал несколько лишних килограммов. Еще одной отличительной чертой была небольшая горбинка на носу, которая почему-то появилась у Филиппа лет в двадцать. Обнаружив ее, Филипп чрезвычайно обрадовался, так как, во-первых, эта деталь делала его меньше похожим на брата, а во-вторых, добавляла грозы во взоре. Чтобы усилить такое впечатление, Филипп научился особым образом пучить глаза, и этот мимический жест стал для него совершенно привычным. Со временем к выпученным глазам и орлиному профилю добавились черные завитые усики. Они требовали ежедневного ухода, но, по мнению Филиппа, игра стоила свеч, поскольку именно с этими усиками его лицо достигло совершенства, а их непохожесть с братом – апогея.
К настоящему времени усики Филиппа были изрядно тронуты сединой, с которой он перестал бороться лишь пару лет назад, а лицо отца Лукаса так и осталось гладко выбритым, спокойным и довольно округленным. Только глаза священника, хотя и не усиленные специальным грозным взором, остались такими же, как у брата. И лишь самый внимательный наблюдатель смог бы заметить, что блеск в глазах Филиппа, скорее всего, являлся следствием агрессивной решительности, а точно такой же блеск глаз отца Лукаса порождался въедливой внимательностью, хитростью, а возможно даже, и мудростью.
Следуя заведенной привычке, отец Лукас свернул с прямого пути на небольшую улицу, ведущую в направлении школы фехтовальных искусств. Пройдя три квартала, священник оказался на улице Святого Антония, на которой и располагалось заведение Филиппа Дижона. Вскоре послышался голос самого маэстро. Только вместо привычного командного тона, который можно было ожидать услышать из окон фехтовального зала, до прохожих доносились совершенно другие интонации. Похоже, учитель сердился. И, если прислушаться, явно кого-то выгонял.
Немного заинтригованный, отец Лукас замедлил шаг, и в этот момент из дверей школы выбежал крайне смущенный молодой человек, с лицом, буквально залитым краской стыда. Священник улыбнулся. Он знал, что с братом шутки плохи, и только что в этом лишний раз убедился. Он узнал молодого человека. Это был Альберт, тот самый недоучка, который «пил кровь» маэстро Дижона уже несколько месяцев. Должно быть, Альберт окончательно довел учителя, и тот выгнал своего непутевого подопечного, прервав урок прямо на середине. Значит, и сам Филипп сейчас соберется и выйдет пораньше. Но вдруг сверху, из окон зала, вновь послышался звон оружия и уже почти спокойный голос маэстро: «Компактный укол, шестая оппозиция…» Урок продолжался! Значит, это был не урок Альберта, и молодой человек находился в зале просто так? За что же Филипп его выгнал?