- И впрямь! - спохватился я, но сразу же остыл. Предлагать в таком деле рентген? Попробуйте рыболову с лесой и удилищем предложить воспользоваться в рыбной ловле неводом! Оно, конечно, верней, но пропадет прелесть рыбной ловли: раннее утро, тишина, поплавки, клёв, подсечка и... радость улова какого-нибудь окунька, а то и самого заурядного бычка.
Так и в нашем деле.
Время шло, а тайник не обнаруживался.
Порой хотелось оставить поиски. Ничего нового нельзя было придумать.
Но внутренний голос постоянно шептал:
"Терпение, терпение и еще раз терпение!"
Прислушиваясь к этому голосу, я продолжал трудиться.
Ночь без сна сделала свое дело. Усталость свалила меня. Незаметно подкрался сон. Он настиг меня за столом, на котором стояла шкатулка.
Сон был беспокоен. Так спят только сильно уставшие люди. Во сне я видел себя военным. На мне был мундир, какие носили лет сто пятьдесят тому назад. Под моим командованием находился полк отважных русских воинов. Они еще совсем недавно вернулись из далеких иноземных стран после блистательных побед над остатками могучих армий "двунадесяти языков", разгромленных на Бородинском поле полководцем Кутузовым.
Мой полк переходит из одного места в другое. Учение следует за учением. Полковая жизнь в разгаре.
В военной, походной жизни мой друг и помощник - большая шкатулка в виде дорожного бювара.
Вот ящичек для гусиных перьев. Вот другой - для ножей, которыми адъютант чинит перья. В одних ящичках хранятся сведения о подчиненных моего полка, а в других - личная переписка с друзьями и родными.
Вот один ящичек, побольше размером. В нем лежат три - четыре книги, помогающие коротать часы в дороге.
Выдвинув дубовую, гладко отполированную доску из-под ящиков, я с некоторой грустью гляжу на ее поверхность, покрытую чернильными пятнами. Эта доска незаменима в пути. Многие письма и документы были написаны на ней. Вот и сейчас я собираюсь написать какую-то бумагу. Ищу гусиное перо. Где же оно?
"Куда это пропал адъютант? Опять забыл приготовить перья! Надо пробрать его, пусть только явится!"
В поисках пера я протягиваю руки вперед... и от удара обо что-то твердое, просыпаюсь. Оказывается, я ударился об острый угол шкатулки.
Вскочив со стула и потряхивая кистью руки, я быстро зашагал по комнате. Мысли о шкатулке не давали мне покоя и во сне.
Прошло несколько минут... Боль утихла.
Стоило бросить только один взгляд на шкатулку, чтобы убедиться - она заперта, и крышка по-прежнему скрывает от меня полочки и укромные уголки, которые еще за несколько минут до этого так отчетливо представлялись во сне.
Желание разгадать секрет шкатулки усилилось.
Но как добиться успеха? Почему-то меня навязчиво преследовала одна мысль, от решения которой зависело открытие тайника. Мне казалось, что надо представить себе, каким движением владелец открывал крышку. В этом заключалась, на мой взгляд, отгадка. Я стал почти ясно представлять себе, как он быстро подходил к шкатулке, клал обе руки на крышку и слегка нажимал пальцами. "Вот так именно он и действовал", - думал я. Не попробовать ли и мне этот прием?
Сказано - сделано.
В тот же момент раздался треск, и с тихим шорохом отделилась передняя планка. Это было так неожиданно, что я даже отшатнулся.
В открывшемся тайнике лежал завернутый в белый лоскут пакет.
"Это сон!" - промелькнуло в голове.
Протирая глаза, я проверял, сплю или бодрствую.
Потребовалось несколько секунд, чтобы до меня дошла простая мысль: "Нужно протянуть руку и взять находку. Так просто!" И все же рука не поднималась...
Но еще мгновение - и пакет вынут.
В лоскуте материи лежали пожелтевшие документы и огневой позолоты военный крест. На лицевой стороне креста сверкали слова:
"Измаил взят декабря 11 1790"
Самая буйная фантазия не могла придумать ничего более желаемого.
Наградной крест за взятие Измаила долгие годы пролежал в шкатулке. Он, конечно, положен туда тем, кто носил эту заслуженную награду, полученную за отвагу при штурме русскими войсками сильнейшей турецкой крепости.
Шкатулка приобрела музейную ценность.
Теперь надо просмотреть документы.
А вдруг там какая-нибудь записка, сводящая на нет все мои догадки?
Нет, нет! Бумага старинная, с желтизной.
Я развертываю один документ. И первое, что бросается в глаза, подпись, единственная в своем роде по начертанию.
Мелкие бисеринки букв с опрокинутым над первым словом "С", длинный, полуизогнутый, словно турецкий ятаган, хвост буквы "р" и по-суворовски неожиданно спокойное, округлое законченное большое "Р" в слове "Рымникский".
Подле подписи стояла сургучная печать Суворова.
Надо знать, что личную печать Суворов ставил только под очень важными документами.
В пожелтевшем от времени документе, написанном мелким почерком, сообщалось:
"Бугского, Егерского корпуса подпорутчик Петр Брандгаузен, проходя с усердием и ревностью течение службы, приобрел особливое к себе уважение подвигом своим при взятии приступом крепости и города Измаила и истреблении там многочисленной армии турецкой в одиннадцатый день декабря прошлого, 1790 года".
Далее указывалось: о подвиге "подпорутчика" Суворов донес рапортом императрице Екатерине. Последовал указ "...о пожаловании ему, П. Брандгаузену, преимущества, уменьшением трех лет из срочного времени к получению Ордена Военного".
Читая этот документ, я вспомнил рассказы историков о беспримерном подвиге русских воинов при взятии Измаила.
Изнуренные осеннею непогодой, болезнями, недостатком продовольствия и снарядов, русские войска отступали от Измаила, когда Суворов прискакал к армии. При нем находился только один казак-ординарец.
Надвигалась зима. Полководец спешил выполнить приказ. Его полки стремительным маршем шли вслед за своим командиром.
"Вернуть к Измаилу все войска!" - приказал он.
Суворов, в сопровождении одного только казака, объехал прилегающую к крепости местность и все осмотрел. Крепость занимала в окружности десять верст и, составляя треугольник, примыкала одною стороной к Дунаю. Здесь ограждала ее каменная стена. С двух сторон с суши тянулся земляной вал до пяти саженей вышиною, со рвом в пять саженей глубиною и в шесть шириною. Вода заполняла ров на три четверти.
Двести пятьдесят пушек и тридцать пять тысяч гарнизона охраняли крепость Измаил. Над осажденной армией начальствовал трехбунчужный, испытанный в боях, храбрый и способный турецкий генерал Айдозли-Магомет-паша.
Приезд Суворова сразу же окрылил русские войска. Настроение поднялось. В полках послышались песни.
- Штурмовать будем! - раздавались уверенные голоса.
Суворов стал готовить войска к штурму. Он сам объезжал полки, беседовал с солдатами, вспоминал старые победы.
Верстах в пятнадцати от крепости Суворов приказал насыпать такой же вал, каким турки окружили Измаил, а перед валом вырыть широкий и глубокий ров и наполнить его водой.
Каждую ночь Суворов водил свои полки на штурм учебного вала. Пушки стреляли в штурмующих холостыми зарядами. Солдаты забрасывали ров заготовленным во множестве фашинником, ставили штурмовые лестницы и под "огнем неприятеля" взбирались по ним на вал. Все происходило так, словно кипел настоящий бой.
Через несколько дней к турецкой крепости был направлен парламентер с письмом Суворова.
"Я с войском сюда прибыл, - писал полководец. - Двадцать четыре часа на размышление для сдачи - и воля; первые мои выстрелы - уже неволя; Штурм - смерть, - чего оставляю вам на рассмотрение".
Айдозли-Магомет-паша прислал Суворову гордый ответ: "Скорее небо упадет на землю и Дунай потечет вспять, чем сдастся Измаил!"
Суворов приказал рассказать в полках об ответе Айдозли-Магомет-паши.
На другой день состоялся военный совет.
- Дважды стояли русские перед Измаилом и дважды отступали от него; теперь, в третий раз, им ничего более не остается, как взять крепость или умереть, - говорил Суворов на военном совете.