Незадолго до того, как он сошел со стапелей, сквозь тысячеглазую тишину пролетела бутылка шампанского. Она разбилась о корпус. Этот кадр показали во всех странах. Затем «Наутилус» погрузился в новую эпоху. Одна из тарелок бортового сервиза скользит по другой и падает вниз. Перевернувшийся текст является девизом. Слова mobilis in mobili, падая со стола в офицерской кают-компании, расправляют свои затекшие ноги и бесшумно встают. Грязная посуда складывается на полу в стопки. Бутылка шампанского, на которой больше нет этикетки, парит среди столовых приборов вокруг своей оси. («Наутилус выполнит задачу, которая уже давно является мечтой человечества».) Торопливо отодвинутые стулья повалились набок. В командирском отсеке разложены карты, на которых курс, прямой как стрела, прерывается и становится волнистым. Другие карты демонстрируют предыдущие атаки на предназначенную для завоевания местность. Судьбы на отмеченных штрихами, пунктиром или штрихпунктиром путях: сани, дрейфующие суда, пропавшие без вести шары, совершившие аварийную посадку самолеты. Не тронутый хаосом этих знаков Морзе — покрытых корками льда точек и тире, движущихся в белизне, — «Наутилус» направляет свой курс на полюс. Он не оставляет никаких следов. Ничего, что тонет во все уменьшающихся интервалах, тащится вперед, а потом развеивается.
У «Наутилуса» безграничная выдержка. Вызовы принимает тайно. Обеспеченный кислородом, пресной водой, теплом и светом, он под музыку преодолевает громадные трудности, чтобы в один прекрасный момент найти полынью и послать как торжественную радиограмму три зашифрованных слова. Это была Холодная Война.
Секунды бегут. В середине корпуса лодки спит реактор. Его экранированные щиты безупречны. Графитовые стержни, глубоко засунутые в его нутро, дозируют мощность расщепления ядра. По проводам она добирается до машинного отделения, где приводит в движение «Наутилус», охваченный азартом кругосветного плавания. А теперь он лежит на боку, как в момент слабости. Некоторые из его швов лопнули, однако такое впечатление, что он остановился здесь ненадолго и вскоре двинется дальше. В реакторе дремлют резервы. Припасы на борту. В командном пункте корабля собирается информация. «Наутилус» рассеянно прощупывает окружающую обстановку и размышляет, куда он попал, исследует местность, которая превращает его в наглядное пособие. Его перископ, мало способствуя познанию, зажат в выходной позиции. Вокруг командного пункта планктон. На картах, показывающих пути путешественников, расплываются и исчезают штрихпунктирные линии. Корабли дрейфуют в Ничто; сани ломаются; самолеты разбиваются; один шар сморщивается у горизонта и не возвращается. Полюс Недоступности остается черным крестом Севера — коварная игла, выросшая в середине пустого континента, которая притягивает, как магнит, вовлекает в азартную игру и заставляет все поставить на одну карту.
Кают-компания завалена раскрытыми покерными картами. Партии не закончены.
Монеты скатились и лежат кучей на самой нижней точке пола. Автомат с кока-колой и музыкальный автомат стоят друг напротив друга, прижавшись кнопками, будто люди, утешающие друг друга. Музыкальный автомат работает. Он изучает магазин и отбрасывает одну пластинку за другой, пытаясь найти нужную музыку. То, от чего он отказывается, — это песни о платинового цвета холмах и скачущих верхом мужчинах, накрашенных красным сердцах и самостоятельно построенной жизни из дерева. В конце концов он выбирает Дорис Дей. Его поворачивающийся звукосниматель надавливает снизу вращающиеся бороздки. Kai serrah?[6] — приглушенно звучит затерянный голос. Он распространяется по кают-компании, не получая ответа. Автомат с кока-колой измученно прислушивается, но не выдает на-гора ни одной из своих бутылок. Наполовину возвышаясь над краем стола, на блюде для торта лежит нарезанный полярный пирог, на глазури которого видны остатки флага. В нем утонули свечи. Звуковые волны пересекают его и спешат прочь. Песня об определенной неопределенности звучит легко и гладко. Музыкальный автомат мерцает изнутри, освещает кнопки и черный диск, который вращается вокруг все той же оси. «Whatever will be, will be»[7], — поет Дорис Дей. Ее голос долетает до капитанской каюты. («Говорит командир. Это будет необычайно интересное плавание».) Койка и шкаф остались на своих местах. Они крепко привинчены к полу. Форменный бушлат, размахивая рукавами, медленно и бесцельно парит в прибранной каюте между койкой и шкафом. На стене висит фотография супруги президента, запечатленной в тот момент, когда она освящала «Наутилус». Фотография поймала ее слегка кривую улыбку. Она напряженно пьет шампанское, стоя напротив гигантского носа корабля в тот момент, когда он уже начинает отплывать, ничем больше не удерживаемый.